«Мастерский выстрел» и другие рассказы

На столе были фрукты — апельсины и яблоки, натуральный сок, натуральный йогурт, витаминные и железосодержащие таблетки. «Вот это, а не хлеб перестанут покупать в первую очередь», — ядовито подумал Юртсе. Но не успел ничего сказать, приход Петри в кухню прервал размышления.
Отцовское утреннее недовольство явно передалось и матери. Мало того, что она заставила Юртсе встать с постели, она то и дело набрасывалась и на Петри. А уж замечаний у нее хватало; если не находилось иной подходящей темы, она принималась за мотоцикл:
— Не оставляйте его в саду. Опять цветы помяли.
— Его там оставил я, — поспешил признаться Юртсе, не подумав, что за этим может последовать.
Мать от возмущения закашлялась, не могла произнести ни слова. Зато отец смог. Он уже успел зарядиться и теперь выстрелил на полный заряд:
— Опять, черт побери, мальчишка гонял на мотоцикле, да?
— С моего разрешения, — вставил Петри.
— Твое разрешение ничего не значит! Да ты соображаешь, что делаешь? Даешь мотоцикл несовершеннолетнему, не имеющему водительских прав!
— Мотоцикл мы купили с Юртсе в складчину, и он совладелец.
— Я ездил-то лишь по старой дороге. Там ведь… Она закрыта для общего пользования.
Но отец не унимался:
— Ах, по старой дороге? Но туда можно попасть только через мост, а по нему сильное движение.
К этому моменту мать обрела дар речи и подкинула снаряд:
— У него еще какая-то девчонка сидела сзади. Мне рассказывали.
Что тут началось! Отец разбушевался вовсю. Он орал и об ответственности, и о страховке, и о том, что могут отнять права, и еще бог знает о чем. Наконец он вспомнил про кусты.
— Кто их оплатит? Из чьего кармана?
— Оплатит тот, кто ездил, — спокойно объяснил Петри. Но слов «На свою ответственность» он не произнес. Такая была договоренность.
— Откуда этот возьмет деньги?
Юртсе не мог больше выдержать. У него оставались еще сбережения от летних заработков, но отец про них не знал и не поверил бы. Не стоило ему и объяснять. Он был глух и слеп ко всему, кроме своих дел. В гневе он черпал силу на весь день. Ну, это-то понятно. Работа у старика такая — не для сентиментальных мечтателей. Ему требовалось подбадривающее впрыскивание и глоток чего-нибудь горячительного, как старому автомобилю в морозное утро, чтобы сдвинуться с места. В то утро ему это удалось. Излив досаду, он поднял палец и изрек окончательный приговор:
— Никакой езды на мотоцикле, мальчишка!
Мотоцикл!
«Спокойнее, спокойнее… Тормози! Вперед… Переднее колесо в направлении движения… поворачивай… отворачивай в сторону… жми… жми… жми кнопку…»
— Ну, что теперь? Кто звонил?
Противный женский голос. Юртсе открыл глаза. Какая-то женщина стояла в дверях в белой ночной рубашке. Чужая женщина, черноволосая. О чем это она спрашивает? Кто звонил?
— Должно быть, парнишка, — раздраженно сказали слева.
«Лектор», — вспомнил Юртсе. Тут он заметил, что сжимает что-то в кулаке, словно ручку, за которую спускали воду из старинного водосливного бачка в уборных. Кнопка звонка! Женщина стояла уже возле его кровати. И она была не в ночной рубашке.
— Сейчас полегчает, — сказала она. — Я принесу шприц.
Она ушла и почти тотчас же вернулась. В одной руке она держала шприц, а в другой — маленькую бутылочку. Юртсе зажмурился в ожидании, затем ощутил легкий укол в руку. Он разжал веки, только когда женщина сказала:
— Лежи теперь тихо. Сейчас тебе станет хорошо.
Юртсе посмотрел женщине в глаза. Такие же голубые, как у Сари. Женщина улыбнулась. Она была уже не первой молодости, но глаза… Женщина повернулась и сказала лектору:
— Ваши домашние звонили. Приедут в воскресенье навестить. Просили сказать, что заместитель сменился. Но, мол, не стоит беспокоиться. Там все идет хорошо.
Лектор что-то невнятно ответил. Слов Юртсе не разобрал. Прежде чем уйти, женщина подошла к окну и раскрыла его.
Старик Харью сел и натянул одеяло на ноги.
— Вечно кто-то распахивает окна. И без того в моем возрасте ноги мерзнут.
Постель рядом была пустой. Однорукий мужчина сидел на стуле в ногах кровати и читал комикс.
— Магистр политических наук, — произнес лектор вполголоса. — Этот мой прежний заместитель был магистром политических наук. Безработный. В педагогике он мало что смыслил.
— Безработица уже перестала быть привилегией одних только рабочих, — включился в разговор однорукий.
Лектор продолжал свое:
— Оно и видно. В нынешние времена, не имея опыта, в школе не управишься.
— Разве новая система не срабатывает?
— Задумана она хорошо…
Его слова прервал звук открывшейся двери. Юртсе попытался посмотреть, кто пришел. Спинка соседней кровати закрывала видимость.
— День добрый! — раздался в дверях знакомый мужской голос.
Отец! И мать. Юртсе закрыл глаза. Казалось, он был в размягченном состоянии. Слабость незаметно пробралась в ноги и руки, охватила все тело. «Укол подействовал», — догадался он. Юртсе слышал, как каблучки материнских туфель постукивали по полу, и определил по звукам, что отец и мать подошли к изголовью его кровати. Теперь они рядом, взяли два свободных стула у дальней стены. Лектор не мог удержаться, помолчать. Его голос Юртсе узнал бы из тысячи:
— Сегодня его дела лучше, чем вчера. Он уже очнулся.
— Ага, вот и хорошо, — ответил отец необыкновенно покладисто. — Как раз и жена решилась прийти со мной.
Решилась! Юртсе был изумлен. Мать же ничего не боялась. Что имел в виду отец? Он осторожно тронул сына за плечо.
— Здравствуй, Юкка! Выспался?
На веки давило. Велико было искушение притвориться спящим, но Юртсе заставил себя открыть глаза.
— Все-таки на этом свете, — сказал отец, и мать запричитала. Отец заставил ее умолкнуть и снова посмотрел Юкке в глаза. — Немного ободрал кончик носа. Но не расстраивайся, у тебя все будет хорошо.
Юртсе казалось, что он куда-то погружается. Больше нигде не болело. Все будет хорошо… Он расслабился. И тут мать снова запричитала. Ее слова доходили словно сквозь вату:
— Да узнает ли он нас? Юкка, мама здесь. И отец тоже. Нарциссы тебе принесли. Первые, только что распустились.
Мотоцикл нельзя оставлять в саду, нельзя мять цветы. Значит, какие-то цветы уцелели. Мать пошла на жертву. Согласилась срезать несколько со своей клумбы. Зажав нарциссы в руке, мать взглядом искала что-то. Отец говорил о другом:
— Врач сказал, что ничего страшного нет. Нога заживет без последствий, а зубы можно сделать новые, были бы деньги.
Тут Юртсе услыхал и голос Харью. Он доносился издалека, от окна. Харью говорил по-стариковски забавно:
— Энтот Паатсо хороший костоправ. Из мешка костей может сладить человека.
— Ой, Юкка, Юкка. Разве же я не говорила…
— Ради бога, только теперь ничего не говори, — прервал отец материнские причитания.
Однорукому все происходящее надоело, и он вышел в коридор. Харью натянул покрывало повыше. Его знобило.
— Закрыл бы кто-нибудь это окно…
— Есть тут вазочка для цветов? — поинтересовалась мать, ни к кому конкретно не обращаясь.
Лектор услужливо пришел ей на помощь: посоветовал обратиться к сестре. Когда мать ушла, отец наклонился к Юкке и почти прошептал:
— Насчет школьных дел не беспокойся. Я звонил ректору. Ты слушать-то меня можешь? — Юртсе кивнул, и отец продолжал: — Договорились, что сдашь экзамены летом. Тебе это легко. Затем посмотрим, как и что. На конец лета найдем тебе подходящее место в фирме. Больше никакой мойки машин. Ты способен на большее.
«…Затем, когда я проснусь… когда проснусь, первым делом… спать охота…» Юртсе было уже трудно собраться с мыслями, но то, что говорил отец, настолько ободрило его, что он пересилил сон. Мать вернулась с какой-то банкой в руке. Нарциссы торчали из нее во все стороны. Юртсе охотно посмеялся бы над тем, как они теперь засуетились — и отец, и мать, — но попробуй засмейся, не чувствуя нижней челюсти.