Сестра милосердия
– Не в напуке, а в ноутбуке! – смеясь, поправила ее Таня. – Где хоть в другом месте не скажи, что ты тут в напук играешь! Подумают еще чего неприличное!
– Ой, да мне и не выговорить! Как говорю, так и говорю… Надо же завлекать чем-то парнишонку! Вот я и наяриваю тут с ним…
– По-моему, ты сама больше завлекаешься, чем он! Понимала б чего в футболе-то!
– Нет, и неправда вовсе! – горячо вдруг заступился за свою товарку Гриша. – Ну, с именами она еще путается, и с правилами тоже, а в общем и целом Мудрая Пегги очень даже сносно играет!
– Как? Как ты ее назвал? Мудрая Пегги?
– Ага… Это мы так договорились друг друга звать. Она – Мудрая Пегги, а я – Глупый Григ.
– А почему глупый? – пожала плечами Таня.
– А потому что молодой ишшо… – хитро улыбнулась бабка Пелагея и незаметно подпихнула мальчишку в бок. – А хочешь, Танюх, мы и тебя тоже научим в футбол играть? Вот смотри! – резво повернулась она к экрану. – Которые в синих майках да белых трусах – то наши, русские ребяты. Справные все, ловкие такие! Вот Аршавин, вот Кержаков, вот братовья Березуцковы…
– Березуцкие… – тихо подсказал ей на ухо Гриша.
– Ну да, они самые и есть… – отмахнулась от него бабка Пелагея. – А вот это, Тань, смотри, французы. Вот этот, здоровенный, видишь? Зидан у него имя. Татарское какое-то… Да и сам он на басурмана больше смахивает, ты погляди только! А там вон Роналда с Роналданой… тьфу, как его, и не выговоришь…
– Рональдиньо! Уже сто раз можно выучить, Пегги! – страдальчески простонал Гриша, закатив к потолку глаза.
– Ну да, он самый и есть… Будешь с нами играть, Танюха?
– Нет, это уж как-нибудь без меня… Да и вам хватит в экран пялиться, вредно потому что! Лучше б на улицу шли – там весна вовсю, а вы дома сидите! Давай, юный Григ, выведи-ка свою мудрую приятельницу на улицу, ее там подружки заждались… А баба Лиза на тебя, по-моему, и обиделась слегка даже. Говорит, ты на нее рукой махнула…
– Да ну ее, обидчивая какая выискалась! Я, может, на нее тоже вчерась обиделась! Взяла и обозвала меня Цветочком… Ну, будто бы я на ту старуху из телевизора смахиваю, в которую мужик молодой переодевается! А я вовсе даже на нее и не похожа… Да и мужик-то сам на старуху нисколечки не похож – так, мелет языком чушь всякую! Таких и старух-то в жизни не бывает вовсе…
– Да ладно тебе, бабуль! Она, наверное, просто пошутить хотела…
– Ну и пусть себе дальше шутит, а я с ей на скамеечке и минутки сиживать больше не стану! Я вон лучше в напук с Гришуком поиграю. Да, Гришук?
– А то! Конечно лучше! Да тут и париться даже нечего – девчонки, они все такие… Только и знают, что сидеть да сплетничать…
– А давайте-ка лучше поужинаем, ребяты… – быстренько скрутила в трубочку неприятный для себя разговор бабка Пелагея. – У меня там жаркое на плите томится… Да и пирожки наладить надо, Гришук с картошкой пирогов запросил… Иди, Танюха, руки помой да за стол садиться будем!
Усевшись за квадратный кухонный столик напротив Гриши, Таня с удовольствием начала наблюдать, с каким аппетитом мальчишка поглощает мясо с картошкой, прикусывая все это хозяйство еще и перышками зеленого лука – наверняка эту манеру у подружки своей новой да мудрой перенял – луком все заедать… И она вот так же в детстве все с зеленым луком ела, как бабка Пелагея того требовала. Да и сейчас рука по привычке потянулась было к подоконнику, чтобы отщипнуть из торчащей из банки с водой луковичной головки нежное перышко, да только застыла вдруг на месте и вернулась обратно, легла ладонью на зашедшееся тошнотным спазмом горло. В ноздри тут же ударил запах горячего мяса, вызвал вторую волну тошноты, уже практически нестерпимую…
Ее долго и нудно рвало потом в ванной – до боли в шее, до жуткой слабости в ногах. Стараясь отдышаться в перерывах, она поднимала голову к зеркалу, с тревогой всматривалась в свое зеленое бледное лицо – чего это с ней? И вдруг вспыхнуло искрой в голове – чего… Тут же и сползла она на пол, опираясь о косяк двери позвонками, и уселась без сил на промытую до приятной коричневы метлахскую плитку. Ну конечно. Так и есть. Как же это она сразу не догадалась? Ай да врач-хирург Петров Дмитрий Алексеевич, ай да бабник, ай да сукин сын… Родить, говорит, тебе надо! Хотя бы от меня, говорит…
Осознание случившегося события еще только входило в нее осторожно, еще только стучалось вежливо в голову и в сердце, а сидящая в ней радость уже и плясала и пела – и не просто пела, а орала пьяным и дурным голосом что-то невразумительное и счастливое, что-то абсолютно яростное и восторженное, что-то категорическое из ряда вон… У нее, у Тани Селиверстовой, будет ребенок! Ее, Тани Селиверстовой, родной сын! Или дочка – какая разница… Главное – будет! Да чего там будет – уже есть. И стало быть, она, Таня Селиверстова, опять всех кругом по счастью обошла, опять оно валится на нее подарком судьбы нечаянным. Хотя почему и нечаянным – чаянным конечно же! Очень даже чаянным. Она о таком и мечтать не смела…
– Ну как ты тут, сердешная? – заглянула в ванную бабка Пелагея, склонилась над ней жалостливо. – Может, ромашки тебе заварить, а? Я думаю, ты грибами вчерась отравилась, Танюха. Говорила тебе – не ешь много. Шибко уж солонущи они, а ты трескаешь за обе щеки, только шум стоит…
– Глупая ты у меня, бабуль, хоть и зовут тебя Мудрая Пегги… – слабо задребезжала смешком ей в лицо Таня. – Забыла, что ль, какие бывают бабьи болезни, когда на соленое сильно тянет? Стара, значит, стала, раз забыла…
– Ой, ё-мое… – всхлипнула испуганно на вздохе бабка, схватившись сухой рукой за грудь. – Ты чего такое говоришь, девушка! Да откудова она в тебе взялася, бабья-то болезнь?
– Да оттудова… – весело передразнила ее Таня. Потом резво поднялась с пола, шагнула к старухе, обняла за хрупкие плечи, качнула-кружнула раз-другой и снова засмеялась счастливым русалочьим смехом. – Прабабкой будешь скоро, Мудрая Пегги! Поняла? Прабабкой! Это тебе не Роналду с Роналдиньей по полю гонять, это уже поинтереснее чего будет…
– Ой, ёченьки, дай хоть отдышаться от такой новости… – схватилась рукой за раковину бабка Пелагея. – А это… Танюх… А папаша-то у него кто? Из каких он будет?
– Из хороших, бабуль! Из самых замечательных у него папаша! Только ему об этом факте знать вовсе и не обязательно…
– Как это?
– А вот так это. Так уж получилось, бабуль.
– Женатый, что ли?
– Ага. Женатый.
– А и ладно, раз так! И пусть! И ничего, Танюха, рожай! Я в силе еще, помогу тебе, чем смогу… Я ведь ничего еще, крепенькая. Старуха, можно сказать, молоденькая, не совсем древняя…
Таня склонилась к ней, снова обняла крепко, утерла о старушечью фланелевую рубашечку набежавшую слезу. Потом еще раз вздохнула счастливо и коротко, проговорила тихо:
– Пойду я прилягу, баб… Голова опять кружится…
– Ага, иди давай, полежи. А я чаю тебе сейчас принесу! Или рассольчику капустного лучше?
– Ничего не надо. Я спать хочу очень. Спасибо тебе, Мудрая моя Пегги. Иди, там тебя Гриша на кухне ждет. Или не Гриша, а как там его, я забыла… А, Глупый Григ, во как… Сразу ваших имен интересных и не упомнишь…
Глава 18
Проснулась она глубокой уже ночью – будто разбудил кто. Вздрогнула, открыла глаза, уставилась в темное мартовское окно. Полная сытая луна гордо красовалась в его черном квадрате, глядела в комнату сквозь вуаль ажурной занавески холодно и надменно. Таня моргнула, перевернулась на другой бок, натянула одеяло на голову – надо снова уснуть…
Однако сон больше не шел к ней, сколько ни старалась она поймать прежнюю сладкую дрему. В углу комнаты, разметавшись на великодушно пожертвованной ему во временное владение бабкиной перине, тихо посапывал рыжий мальчишка Гриша. Глупый Григ то есть. Почти в унисон его дыханию чуть подхрапывала на своей кровати новоявленная Мудрая Пегги – ненавязчиво совсем, еле слышно, будто шепотком. Таня и свое дыхание попыталась было встроить в этот ритм, вклиниться незаметно в общее сонное состояние, да только не удалось ей. Как ни дыши, а голове спать не прикажешь. Голова спать больше не желала, и все тут. Думала и думала мысли всякие, новые-незнакомые…