Анж Питу (др. перевод)

– Так вот я спрашиваю, ленив ли ты, скоро ли устаешь?
– А, устаю? Это совсем другое дело. Мне случалось проделывать по десять лье, и я не чувствовал усталости, – заверил Питу.
– Это уже кое-что, – усмехнулся папаша Бийо. – Если бы тебе похудеть еще на несколько фунтов, из тебя получился бы скороход.
– Похудеть? – удивился Питу, взглянув на себя, на свои костистые руки и длинные, похожие на палки ноги. – Мне кажется, господин Бийо, что я и без того достаточно худой.
– Нет, право, дружище, – рассмеялся фермер, – ты настоящее сокровище.
И опять же впервые в жизни Питу оценили столь высоко. Неожиданности следовали одна за другой.
– Послушай меня, – продолжал Бийо. – Я все-таки хочу знать, ленив ли ты в работе?
– В какой работе?
– Вообще в работе.
– Не знаю, я же никогда не работал.
Катрин расхохоталась, но на этот раз папаша Бийо воспринял ответ Питу крайне серьезно.
– Вот каковы они, эти мерзавцы-попы! – вскричал фермер, грозя кулачищем в направлении города. – Вот как они воспитывают молодежь – в праздности и никчемности! Чем, спрашиваю я вас, такой малый может быть полезен своим братьям?
– Да ничем, – промолвил Питу, – и я это знаю. К счастью, у меня нет братьев.
– Под братьями я подразумеваю всех людей, – пояснил Бийо. – Уж не желаешь ли ты, случаем, сказать, что люди не являются братьями?
– Нет, нет. Кстати, так написано и в Евангелии.
– И равными друг другу, – продолжал фермер.
– А вот это уже другое дело, – не согласился Питу. – Если бы мы были равны с аббатом Фортье, он не бил бы меня так часто плетью и линейкой, а если бы мы были равны с тетей, она не выгнала бы меня.
– А я тебе говорю, что все люди равны, – упорствовал фермер. – И очень скоро мы это докажем тиранам.
– Tirannis! – повторил Питу.
– И в подтверждение этого, – продолжал Бийо, – я беру тебя к себе.
– Вы берете меня к себе, господин Бийо? Это правда, или вы решили посмеяться надо мной?
– Правда, правда. Что тебе нужно, чтобы прожить?
– Примерно три фунта хлеба в день.
– А кроме хлеба?
– Немножко масла или сыра.
– Я гляжу, прокормить тебя нетрудно, – заметил Бийо. – Ну что ж, прокормим.
– Господин Питу, – вступила в разговор Катрин, – а вам больше ничего не нужно от моего отца?
– Нет, мадемуазель, нет!
– А почему вы сюда пришли?
– Потому что вы сюда ехали.
– Весьма галантный ответ, – улыбнулась Катрин, – но я оцениваю комплименты только так, как они того стоят. Господин Питу, вы пришли сюда, чтобы узнать у моего отца известия про вашего покровителя.
– Верно! – воскликнул Питу. – Странно, но я совсем забыл.
– Ты имеешь в виду достойнейшего господина Жильбера? – осведомился фермер, и по тону его было ясно, какое глубокое уважение он питает к своему арендодателю.
– Ну да, – отвечал Питу, – только теперь мне в этом нет нужды. Господин Бийо взял меня к себе, и я могу спокойно подождать его возвращения из Америки.
– В таком случае, дружок, тебе и не придется долго ждать: он уже вернулся.
– Да? – удивился Питу. – И когда же?
– Точно не знаю, мне известно только, что неделю назад он был в Гавре, потому как у меня в седельной сумке лежит пакет от него, который он отправил сразу по прибытии и который сегодня утром мне вручили в Виллер-Котре. Вот он, можете убедиться.
– Отец, а кто вам сказал, что он от господина Жильбера?
– Черт побери, но в пакете лежит письмо от него.
– Простите, папа, – улыбнулась Катрин, – но вы, как мне известно, не умеете читать. Я говорю это только потому, что вы недавно хвастались, что не умеете ни читать, ни писать.
– Да, я хвастаюсь этим. Я хочу, чтобы обо мне могли сказать: «Папаша Бийо никому ничем не обязан, даже школьному учителю. Папаша Бийо сам составил себе состояние». Вот чего я хочу. А письмо мне прочел жандармский унтер-офицер, которого я встретил.
– И что же написано в письме? Господин Жильбер по-прежнему доволен нами?
– Суди сама.
Папаша Бийо извлек из кожаного бумажника письмо и протянул дочери.
Катрин прочла:
 
«Дорогой господин Бийо!
 
Я прибыл из Америки, где нашел народ, который куда богаче, могущественнее и счастливее, чем наш. И причина в том, что он свободен, а мы – нет. Но мы тоже движемся к новой эре, и каждый должен трудиться, чтобы приблизить день, когда воссияет свет. Дорогой господин Бийо, мне известны Ваши правила, я знаю, как велико Ваше влияние на Ваших собратьев-фермеров и на Ваших честных работников и землепашцев, над которыми Вы властвуете, но не как король, а как отец. Внедряйте в них принципы самоотверженности и братства, которые я встретил в Вас. Философия всеобъемлюща, все люди должны прочитать о своих правах и обязанностях при свете ее факела. Посылаю Вам книжицу, в которой изложены все эти обязанности и права. Эта книжица написана мной, хотя на обложке мое имя отсутствует. Распространяйте же принципы, проистекающие из всеобщего равенства, велите читать их вслух в долгие зимние вечера. Чтение насыщает ум, как хлеб насыщает тело.
 
В ближайшие дни я приеду повидать Вас и предложить Вам новый принцип арендной платы, весьма широко распространенный в Америке. Он заключается в разделе урожая между арендатором и владельцем земли. Мне представляется, что он более соответствует первородным законам общества, а главное, божеским.
 
Привет и братство!
 
Оноре Жильбер,
 
гражданин Филадельфии».
 
– О! – воскликнул Питу. – Мне кажется, это письмо очень хорошо написано.
– Правда, да? – обрадовался Бийо.
– Да, папа, – подтвердила Катрин, – только я сомневаюсь, что мнение лейтенанта жандармов совпадает с вашим.
– Почему же?
– Мне кажется, что это письмо может повредить не только доктору Жильберу, но и вам.
– Ну да, – сказал Бийо, – вечно ты всего боишься. Но как бы то ни было, брошюра у меня, а заодно я нашел тебе дело, Питу: вечером ты будешь нам ее читать.
– А днем?
– Днем будешь пасти овец и коров. А вот и брошюра.
И фермер извлек из седельной сумки брошюру в красной обложке, одну из тех, что в огромном количестве издавались в ту эпоху – с дозволения либо без дозволения властей.
Правда, в последнем случае автор рисковал угодить на галеры.
– Питу, прочти-ка мне название, чтобы я мог говорить о нем в ожидании, когда смогу пересказать содержание книги. Ее ты прочтешь мне позже.
Питу на первой странице прочел слова, смысл которых впоследствии от частого употребления сделался неопределенным и ничтожным, но которые в ту эпоху вызывали глубокий отзвук во всех сердцах: «О Независимости Человека и Свободе Наций».
– Ну, что ты на это скажешь, Питу? – поинтересовался фермер.
– Скажу, господин Бийо, что, как мне кажется, независимость и свобода – это одно и то же. Господин Фортье выгнал бы моего покровителя из класса за употребление плеоназма [38].
– Не знаю, плеоназм тут или нет, но это книга о человеке, – заявил фермер.
– И все равно, папа, – сказала Катрин, побуждаемая поразительным женским инстинктом, – умоляю вас, спрячьте вы ее! Наделает она вам неприятностей. Мне и видеть-то ее боязно.
– А почему ты думаешь, что у меня будут из-за нее неприятности, если их не было у автора?
– Да откуда вы это знаете, отец? Это письмо написано неделю назад. Неужели пакет из Гавра шел целую неделю? Да, я ведь тоже получила сегодня утром письмо.
– От кого?
– От Себастьена Жильбера. Он шлет приветы своему молочному брату Питу, я просто забыла передать их.
– И что же еще он пишет?
– Что вот уже три дня ждет отца, который должен был приехать в Париж, но так и не приехал.
– Мадемуазель права, – заметил Питу. – Мне тоже такая задержка кажется подозрительной.