Суер

- Оттягивает! Оттягивает! - ворковали они. 
- Неужели это так? - говорил Суер. - Неужели стоит только раздеться и тебе выдают пиво и воблу? Ни в одной стране мира я не встречал такого обычая. Иногда я задумываюсь, а не пора ли и мне на воблу? 
- И на пиво, сэр, - пискнул Кацман. Мы оглянулись и увидели, что лоцман сидит в шлюпке абсолютно голый. Он дрогнул под взглядом капитана, и синяя русалка, выколотая на его груди, нырнула под мышку. 
- Ладно, раздевайтесь, хлопцы, - сказал капитан. - Мы еще не едали воблы на отдаленных берегах. 
И он снял свой капитанский френч. 
Мы с Пахомычем не стали жеманиться, скинули жилеты и обнажили свои татуировки. 
Шлюпка пристала к берегу. Тут же к нам подскочили Хренов и Семенов и выдали каждому по кружке пива и по хорошей вобле. Славно провяленная, она пахла солью и свободой. 
- Пиво в тень! - приказал капитан. - Вначале войдем в неведомое сооружение. Все по порядку. 
Мы прикрыли свои кружки воблой и поставили в тенек, а рачительный Пахомыч накрыл все это дело лопушком. На ближайшем неведомом сооружении висела вывеска: 
ВОРОНЦОВСКИЕ БАНИ 
- Что за оказия? - удивился Суер. - Воронцовские бани в Москве, как раз у Ново-Спасского монастыря. 
- И здесь тоже, сэр! - вскричал Хренов. 
- Здесь и Семеновские есть! - добавил Семенов. - А в Москве Семеновские ликвидировали! 
Тут из Воронцовских бань выскочил сизорожий господин и крикнул: 
- Скорее! Скорее! Я только что кинул! 
И мы ворвались в предбанник, а оттуда прямо в парилку. 
Чудовищный жар охватил наши татуировки. 
С лоцмана ринул такой поток пота, что я невольно вспомнил о течении Ксиво-пиво. Удивительно было, что наш слабовольный лоцман сумел произвести такое мощное явление природы. 
- Что же это? - шептал он. - Неужто это остров неподдельного счастья? 
Да, это было так. Счастье полное, чистое, никакой подделки. Жители острова парились и мылись с утра и до вечера. Мыло и веники березовые им выдавались бесплатно, а за пиво и воблу они должны были только радостно скакать. 
Весь день мы парились и мылись, скакали за пиво и прятали его под лопушки, и доставали, доставали, поверьте, из лопушков, и обгладывали воблью головку, и прыгали в океан. Пахомыч до того напарился, что смыл почти все свои татуировки, кроме, конечно, надписи: "Помни заветы матери". А надпись: "Нет в жизни счастья" он смыл бесповоротно. Счастье было! Вот оно было! Прямо перед нами! 
В тот день мы побывали в Тетеринских, Можайских, Богородских, Донских, Дангауэровских, Хлебниковских, Оружейных, Кадашевских банях и, конечно, в Сандунах. Оказалось, что на острове имеются все московские бани *. 
- Откуда такое богатство? - удивлялся Суер. 
- Эмигранты повывезли, - ответствовали островитяне. К вечеру на берегу запылали костры и, раскачиваясь в лад, островитяне запели песню, необходимую для их организма: 
В нашей жизни и темной и странной 
Все ж имеется светлая грань. 
Это с веником в день постоянный 
Посещенье общественных бань. 
Что вода для простою народа? 
Это просто простая вода. 
Братства банного дух и свобода 
Нас всегда привлекали сюда. 
В Тетеринские, 
Воронцовские, 
Донские, 
Ямские, 
Машковские, 
Измайловские, 
Селезневские, 
Центральные 
И Сандуны. 
А Семеновские ликвидировали, 
А Мироновские модернизировали, 
Краснопресненские передислоцировали. 
Доброслободские закрыли на ремонт. 
Было много тяжелого, было, 
Но и было всегда у меня: 
Дуб, береза, мочало и мыло. 
Пиво, вобла, массаж, простыня. 
Тело - голое! Сердце - открытое! 
Грудь - горячая! Хочется жить! 
В наших банях Россия немытая 
Омовенье спешит совершить! 
Они пели и плакали, вспоминая далекую Россию. 
- Мы-то отмылись, - всхлипывали некоторые, - а Россия... 
Я и сам напелся и наплакался и задремал на плече капитана. Задремывая, я думал, что на этом острове можно бы остаться на всю жизнь. 
- Бежим! - шепнул мне вдруг капитан. - Бежим, иначе нам не открыть больше ни одного острова. Мы здесь погибнем. Лучше ходить немытым, чем прокиснуть в глубоком наслажденьи. 
И мы растолкали наших спящих сопарильщиков, кое-как приодели их, затолкали в шлюпку и покинули остров неподдельного счастья, о чем впоследствии множество раз сожалели. 
Глава XVII Мудрость капитана 
Только уже ночью, подплывая к "Лавру", мы обнаружили, что, кроме мичмана, прихватили с собой случайно еще одного Хренова. Ложного. 
Это Пахомыч расстарался в темноте. 
- Не понимаю, старпом, - досадовал Суер, - на кой хрен нам на "Лавре" два Хренова? Я и одним сыт по горло. 
- Не знаю, кэп, - оправдывался Пахомыч. - Орут все: "Хренов, Хренов" ну я и перепутал, прихватил лишнего. 
- А лишнего Семенова вы не прихватили? 
- Надо пересчитаться, - растерянно отвечал старпом. Стали считать Семеновых, которых, слава Богу, оказалось один. 
- А вдруг это не наш Семенов? - тревожился капитан. - Потрясите его. 
Мы потрясли подозреваемого. Он мычал и хватался за какие-то пассатижи. 
- Наш, - успокоился капитан. 
- Что же делать с лишним Хреновым, сэр? - спрашивал старпом. Прикажете выбросить? 
- Очень уж негуманно, - морщился Суер, - здесь полно акул. К тому же неизвестно, какой Хренов лучше: наш или ложный? 
Оба Хренова сидели на банке, тесно прижавшись друг к другу. 
Они посинели и дрожали, а наш посинел особенно. Мне стало жалко Хреновых, и я сказал: - Оставим обоих, кэп. Вон они какие синенькие. 
- Ну нет, - ответил Суер, - "Лавр Георгиевич" этого не потерпит. 
- Тогда возьмем того, что посинел сильнее. 
Наш Хренов приободрился, а ложный напрягся и вдруг посинел сильнее нашего. Тут и наш Хренов стал синеть изо всех сил, но ложного не пересинил. 
Это неожиданно понравилось капитану. 
- Зачем нам такой синий Хренов? - рассуждал он. - Нам хватит и нашего, слабосинего. 
- Капитан! - взмолился ложный Хренов. - Пожалейте меня! Возьмите на борт. Хотите, я покраснею? 
- А позеленеть можете? 
- Могу что угодно: краснеть, синеть, зеленеть, желтеть, белеть, сереть и чернеть. 
- Ну тогда ты, парень, не пропадешь, - сказал капитан и одним махом выкинул за борт неправильного Хренова.