Селафиила

СамГосподь наш Иисус Христос сказал, что «Царствие Божие силою берётся, иприлагающие усилие входят в Него!».
Иещё один совет тебе, новоначальной: молись по времени, не по числу молитв! Ни вкоем случае не ставь себе задачу во что бы то ни стало прочитать какое-токонкретное число молитв! Начнётся погоня за количеством, за «буквой» и — потеря«духа» и смысла самого моления!
Определисьсначала, сколько ты можешь на умную молитву каждый раз выделить времени, чтобыспокойно, не оглядываясь на часы, поговорить с Христом. Пусть это будут пятьминут иль полчаса, иль час — не это важно поначалу! Важно это время, пустьпоначалу краткое, всецело посвятить Христу!
Теперьпопробуй советы, что тебе сейчас я дал, начать использовать в своём ученье, а,спустя немного времени, придёшь, и мы поговорим ещё!
—Благословите, отче!
—Бог благословит!
ГЛАВА 17
Пение«Великого славословия» закончилось, на едином дыхании пролетели «сугубая» и«просительная» ектении, «Утверди Боже…», прозвучал с амвона отпуст.
Клироснаябратия пошла прикладываться к «праздничной» иконе, пономари отправились похраму гасить лампадки.
Толькостарая схимница, застывшая на коленях в уголке около крылоса, не подавалапризнаков жизни. Братия, уже не раз наблюдавшая подобное, не обращала на неёвнимание.
Толькотрепетно почитавший старицу инок Георгий, со всеми приложившийся к иконе,остался в храме, сидя на скамеечке неподалёку от согбенной старческой фигурки,стоявшей на коленях. Прошло, наверное, около двадцати минут, фигурка старицытихонько шевельнулась. Инок Георгий мигом подскочил и бережно помог подняться сколен старой схимнице. Она тихонько подняла свои слепенькие глаза на помогшегоей встать на ноги инока, в её не по-стариковски чистых сияющих глазах светиласьтакая радость, такое счастье, что даже знавший о её духовных дарованиях Георгийбыл поражён лучившейся от её облика благодатью.
—Ах, Юрочка! — вздохнула она шепотком. — Если б ты знал, где я сейчас была, когоя видела только что!
—Кого, матушка?
Потом,потом как-нибудь тебе расскажу! — словно опомнившись, заворчала мать Селафиила.
—Матушка, вправду расскажешь? — с надеждой спросил благоговейно инок.
—Тебе расскажу, раз обещала, потом… — и старица тихонько зашаркала «баретками» квыходу из храма, подслеповато постукивая впереди себя светленькой палочкой.
Впервый раз с ней случилось такое в конце войны, примерно за месяц до победныхзалпов у рейхстага.
Тогдауже постриженная в иночество с тем же именем, Мария продолжала, теперь ужеоставшись лишь вдвоём, подвизаться в молитве и труде с постриженной в великуюсхиму матерью Августой, в схимническом постриге получившую архангельское имяГавриила.
Постригалеё сам батюшка Иегудиил «страха ради смертного», так как подхваченная матьАвгустой в февральские морозы сорок третьего двусторонняя пневмония почти неоставляла ей шансов на дальнейшее продолжение земного жития.
Нопути Божьего Промысла непостижимы, схимонахиня Гавриила выжила, и даже лик её заметнопомолодел той особой, вечной молодостью, которой отличаются лики святых нафресках и иконах в храмах. Примерно тогда же, с разницей в месяц, отецсхиигумен облёк послушницу Марию в «рясофор» — начальную ступень монашескогопосвящения христианина Богу.
—Была твоей покровительницей от святого Крещения равноапостольная МарияМагдалина, теперь молись новой ходатаице за тебя пред Богом — преподобной МарииЕгипетской, проси укрепить тебя в подвиге поста и молитвы, а наипаче в терпенииот Господа посылаемых испытаний! Но и Марию Магдалину не забывай, она с тобоюнавсегда духовно связана…
ДочкиМариины выросли и разлетелись, словно пташки. Старшая, Саша, оказалась со своиммедицинским ВУЗом в эвакуации на Урале, и, несмотря на многочисленные поданныеею заявления, на фронт её не отпустили — сказали, что с её специализацией врачив тылу нужнее.
АВасилиса, закончив краткие курсы связистов, уже довоёвывала где-то в Чехии,даже награды имела.
Анечкав Москве трудилась помощницей бухгалтера в каком-то министерстве, немаловажномв оборонном деле, за ней уже всерьёз ухаживал сотрудник из соседнего отдела,втайне от всех посещавший окраинный московский храм.
Монашествоникто из дочек не избрал, но мать Мария знала, что становиться на стезюмонашества разумно лишь тогда, когда ты понимаешь, что это такое — монашескийпуть, узкий и тернистый, когда монашества желаешь всей душой и только одногоего, не мысля себя никак в любом другом житии.
Ибатюшка Иегудиил свидетельствовал:
—Коли, дочка, есть малейшее сомненье — идти в монахи или не идти — ни в коемслучае тогда нельзя к монашеству даже приближаться! Только если всем сердцемжелаешь пострига и постнического иноческого жития и только этого, то и тогда смолитвой, с рассужденьем и с опытного духовника благословеньем такое решеньеможно принимать! Иначе ад при жизни обеспечен!
Ночто касается самой инокини Марии и сомолитвенницы её схимонахини Гавриилы, тоих призвание к монашеской стезе было настолько очевидным, что странно было быих и представить себе в любом другом качестве, настолько естественным было дляних «ангельское житие».
«Светмирянам — монахи, свет монахам — Ангелы»! — этот святоотеческий девиз,написанный на висящей у изголовья матери Гариилы старинной раскрашеннойгравюре, был для обеих подвижниц не символом, но — руководством в жизни.
Таквот тогда, в апреле сорок пятого, весенней тёплой ночью с инокиней Марией впервый раз случился необычный прецедент, который так потряс её сознанье, чтоона целый месяц не могла потом придти в себя, переживая то свершившееся с нейсобытие.
Умышленноприходится оставить за рамками сего повествования тот путь, который проходилаМария в умном делании внутренней молитвы, поскольку делание сие великое бездуховного наставника в этом делании опытного нельзя дерзать и начинать безриска потерять рассудок и впасть в безумие и пагубную прелесть.
Тому,кто ищет жизни совершенной, кто путь умной молитвы желает проходитьнеповрежденно, тот должен со смирением просить Владыку Господа послать емунаставника-духовника, под чьим надзором и духовным руководством он сможет сеймолитве обучаться и в духе возрастать. У старицы Селафиилы такой наставник были не один, о прочем умолчим во избежание соблазна ей начать неосторожноподражать.
Какобычно, ночью, в своей келейке-боковушке пребывая в делании святом молитвыИисусовой, предстоя в сердце Богу и благодатным умилением утешаясь, инокиняМария вдруг ощутила как бы почти незаметный толчок внутри себя и, открыв глаза,увидела себя стоящей в Троицком храме Сергиевой Лавры прямо у раки, рядом с дверьюв «Серапионову палату».
Сначалаинокиня не поняла необычайности с ней происходящего, а просто с радостью сталаоглядываться вокруг.
Всёбыло так, как до закрытия Лавры безбожниками. Тихо шёл молебен с Акафистомбатюшке преподобному Сергию, смиренно струйка богомольцев текла к благоуханнойраке с мощами основателя монастыря и, выросшего вокруг обители города. Людиприкладывались по обычаю к покрову на мощах святого, затем спускались вниз подвум ступенькам и, минуя стоящую сбоку от прохода инокиню Марию, шли к выходуиз храма.
Мариюникто не замечал, не обращал на неё вниманья, хотя проходящие мимо богомольцы,едва не наступали ей на подол.
Покаона смотрела на иконы иконостаса и слушала умильно подпеваемый народным хором,стоящим в уголке, припев Акафиста, от раки отделился, как Марии показалось,вышел из северной двери алтаря, невысокий седенький монах, который, улыбаясь,направился прямо к застывшей удивлённо инокине Марии, и, подойдя, благословилеё.
—Ну вот, пришла! — он посмотрел ей в глаза, и этот взгляд, как и весь его облик,показался Марии удивительно знакомым. — Я рад тебя здесь видеть! Ты не пугайся,приходи ещё! И старцу твоему передай мой поклон, скажи — увидимся с ним скоро!
Монахпоклонился, и, повернувшись, снова отошёл куда-то к раке, возможно, внутрьалтаря, хотя дверь не пошевелилась, и исчез…