Куда пропали снегири?

Но одно делопонять, другое - жить с этим понима­нием. И мы всю жизнь (не в коня корм, не напользу наука) пытаемся напялить на себя и носить с достоин­ством то, что нам непринадлежит. Недавно один ува­жаемый человек попросил растолковать, как пони­матьнаписанное в Священном Писании: «Не пожелай жены искренняго твоего, не пожелайдома ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни во­ла его, ниосла его, ни всякого скота его, ни всего, елика суть ближняго твоего».
-   О чём это? Непожелай жены... это вроде о прелюбодействе, дальше - осла, вола, скота - вродео том, что красть грех... А дальше?
-  Дальшео зависти.
-   О зависти? Еслитак, то все мы грешим, - обрадо­вался мой собеседник. - Ну скажи, ты знаешьтакого, который другому бы не позавидовал?
Не знаю. Исогласна полностью с тобой, человек уважаемый. Все мы грешим против десятойзаповеди, впечатанной в скрижали. Грешим легко, походя, игра­ючи, потому чтодаже грехом не считаем эту самую за­висть. Все как один измазаны, а когда всекак один, считай - никто. Вернее, не совсем так. Все как один грешим и все какодин в этом не сознаёмся. В зависти сознаться конфузно как-то, мы дажепридумали для себя спасительный термин «зависть белая». Я тебе бе­лой завистьюзавидую - почти благородство. А по су­ти - лукавство. Зависть одноцветная. Цветеё одина­ково не личит ни одной душе. Но лукавая душа, таясь и оправдываясь,бросается реабилитировать себя, вот и шьёт по чёрной зависти белыми нитками. Нокто не переживал спасительной сладости подушки, когда, натерпевшись,накривлявшись и тайно назавидовавшись днём, мы давали волю своему истинномучувству: честной зависти. И спрашивали себя - почему, зачем всё мимо меня, всёне для меня, всё не считаясь со мной. Десятки аргументов в нашу пользуподсказыва­ла услужливая память, становилось всё горше и гор­ше. А наутро,просохнув от слёз, мы опять выходили на сцену лицемерного спектакля, где изовсех сил иг­рали роль никогда никому не завидовавшего человека. Если толькобелая зависть, если только белая...
Богатство,счастье, здоровье, красота, способнос­ти, успехи - как многолика жизнь, так имноголика за­висть. Если дал нам Господь здоровье, но не дал кра­соты -завидуем красивым. Наградил способностями, но не дал богатства - завидуемимущим, а если у нас дом - полная чаша, отменное давление, если свежий цветлица, дети наши устроены и мы на вершине успе­ха, всё равно мало. Хочется бытьна виду, поучать, втолковывать неразумным разумное. Объять необъят­ное ещёникому не удавалось. Господи, как же всё просто! Потому и нельзя объятьнеобъятное, что оно, это необъятное, необъятно. Так зачем и копья ломать? Живидостойно, сверяй поступки с совестью, коррек­тируй их в сторону совести иобъять старайся только объятное, только то, что тебе благословлено Создате­лемнашим объять. Правда, просто? Но глаза сами ко­сят в сторону соседской калитки,за которой и поми­доры на грядке крупнее, и земля чернозём, и гости покруче ипореспектабельнее.
Господи, простинас! Во что превратили мы жизнь свою? Жизнь, дарованная Тобой как великаямилость, для нас извечное казино. «Ваше благородие, госпожа Удача», не проходимимо, как не прошла ты мимо мо­его ближнего. Я тоже человек и тоже жаждутебя... А если ты пройдёшь мимо, тогда уж пройди и мимо ближнего, иначе мне непонести эту вопиющую не­справедливость.
Вспомнила притчу.На этот раз такую. У одного крестьянина было большое стадо гусей, штук двенад­цать,жирных, упитанных. А у его соседа один, да и тот грязный, тощий. «Господи, -возроптал сосед, - где же справедливость, у меня один гусь, а у соседадвенадцать, что же Ты, Господи, допускаешь та­кое?» - «Хорошо, - сказалГосподь, - отныне у тебя будет двенадцать гусей...» - «Нет, - взмолился чело­век,- сделай лучше, чтобы и у соседа был один».
Вот она, сущностьнашей изъеденной грехом завис­ти души. Не порадоваться приобретённому, аотпразд­новать праздник грустной удачи - не ты поднялся до ближнего, а ближнийпал до тебя. Но как исхитриться пресечь в себе этот вечный, этот вещный зов?Как научиться не страдать от недоступности умопомрачи­тельных витрин, апроходить мимо них с гордо подня­той головой, даже не скосив глаза в сторонуценника? Мы не знаем, знают святые отцы. Те самые, у которых и подрясника-то насмену не было, но которые имели что-то такое, что легко парит над нашими исоседски­ми натужно гудящими холодильниками, над нашими и соседскимиутрамбованными шкафами.
Вспомним. Со всехкраёв стекались благополучные, богатые, респектабельные, власть имущие люди,хозя­ева жизни, к бедному, неимущему, убогому, как он сам себя называл,Серафиму Саровскому. Не гнуша­лись его истёртыми сандалиями, нечёсаной бородой,шли к нему с единственной просьбой: «Помоги, нет покоя в душе, всё есть, апокоя нет, бессонными ноча­ми такое думается, плохо на сердце, плохо, суетно».Это они, те самые, коим завидуем мы, чьё неблагопо­лучие - желанный свет внашем окошке. А он им: «Ра­дость моя...» Всех называл так, ко всем такобращался. «Радость моя, - говорил, - стяжи мирен дух, и возле тебя спасутсятысячи». И они, благополучные, важ­ные, солидные, плакали как дети под егопростенькой епитрахилью, когда молился над ними, возлагая на их грешные головысвои целительные руки.
Стяжи мирен дух -как просто, оказывается. А для этого уверуй, что для спасения твоего, стяжаниядуха мирного не надо тебе ровным счётом ничего из твоей казны житейской. Поднимиголову к небу от земли су­етной и испроси у Господа сил.
Сейчас вмонастырях наших российских много под­визается монахов, оставивших мир, вкотором они, по нашим меркам, очень даже преуспели. Профессора, учёные,писатели, дети дипломатов, у которых было очень счастливое детство и безбеднаяюность. Но они ушли из мира и не пожелали ни своего, ни чужого ос­ла, нисвоего, ни чужого дома, ни своего, ни чужого благополучия. Да, конечно, можноскептически улы­баться, глядя, как идут они в тяжёлых сапогах, заме­тающей пыльрясе на монастырское послушание. Чего не хватало им, безумцам? Это если взятьза основу свой убогий, кажущийся таким глубоким умишко. А можно всмотреться вних или даже остановить, спросить, но не выставив вперёд свой живот, а сми­ренно,извинившись. Они ответят. Они не пройдут ми­мо. И если о своей жизни нерасскажут (у монахов это не принято), то обязательно поведают об образчикахвысоких, богоугодных, чистых. Вы узнаете, как разда­ла всё своё богатоеимущество Ксения Петербургская и взвалила на себя великий груз юродства, какушёл в лес из боярской семьи Сергий Радонежский, как презрел земную роскошьПрокопий Праведный, как посвятила себя убогим и нищим Елизавета Фёдоровна,великая княгиня. Мы убедимся - есть другое миро­ощущение, отношение к жизни, кеё богатству и её ни­щете, есть некая тайна для нас в этих прекрасных судьбах.Если мы что-то пока не в силах постичь в них, это не от того, что они чудаки ибезумцы, а от того, что мы духовно немощны и духовно нечисты.
Каждый вечерперед сном православные люди чита­ют обязательные вечерние молитвы. «Так уж иобяза­тельные, - могут возразить мне. - А если наломаешься за день, без рук,без ног, то и тогда ползком к зажжён­ной лампаде? Не есть ли это фарисейство?»Не есть. Если, конечно, стоя перед иконой и бубня под нос сло­ва молитвы, мы небудем мысленно подсчитывать, за сколько баксов справила очередную шубу тётяСоня из сорок второй квартиры. Вечерняя молитва необходима всем нам, и вотпочему. Каждый день мы исповедуем перед Богом в этой молитве свои грехи.Господь ждёт нас к Себе раскаянными и готов по любви милосерд­ной простить намсодеянное «делом, словом и помыш­лением». Никто не знает своего часа прощания сжизнью, именно так устроено мудростью Божией. И, каясь ежевечерне: «Господи, впокаянии приими мя», мы тем самым готовимся предстать перед судом Божиим незастигнутыми врасплох, а покаявшимися. А вдруг Господь призовёт нас ночью исегодня вечером мы последний раз стоим на молитве? Неверно деликат­но молчатьоб этом, неверно отмахиваться от разгово­ров о смерти. «Надо помнить чассмертный», - говорят святые отцы. Многие подвижники даже спали в собственныхгробах, дабы не забывать о смертном часе. А будешь помнить о нём, такой ерундойпокажет­ся количество гусей у соседа.