Прорвавшие блокаду

— Как не все? — Джеймс Плейфейр был озадачен.
— Конечно! Ведь ее отец сидит в тюрьме!
— Ну, и что?
— Надо освободить!
— Освободить отца мисс Холлибот?
— Несомненно. Этого достойного человека, бесстрашного гражданина своей страны! Он вполне заслуживает того, чтобы ради него пойти на некоторый риск.
— Папаша Крокстон, — сдвинул брови Джеймс Плейфейр, — ты, видимо, шутишь. Но заруби себе на носу: у меня такого желания нет.
— Вы меня не поняли, капитан, — лукаво возразил американец — Мне и в голову не пришло бы шутить. Я говорю серьезно. Это только вначале кажется абсурдным, но когда вы как следует поразмыслите, то поймете, что не можете поступить иначе.
— Как! Я еще должен освободить из тюрьмы мистера Холлибота?
— Ну да, вы попросите генерала Борегара, и он не сможет вам отказать.
— Ну, а если откажет?
— Тогда, — отвечал Крокстон, не проявляя уже никаких признаков смущения, — придется прибегнуть к крайнему средству: выкрасть заключенного.
— Вот как, — раздраженно вскричал Джеймс Плейфейр. — Значит, мало пройти через блокаду федералистов в Чарлстон? Придется и в обратный путь отправляться под выстрелами из всех фортов? И это ради освобождения человека, мне неизвестного, одного из тех аболиционистов, — а я их презираю! — кто занимается бумажной пачкотней, проливая чернила, вместо того чтобы проливать кровь!
— Ну, одним пушечным выстрелом больше… — возразил Крокстон.
— Папаша Крокстон, — возмутился шкипер, — предупреждаю: если тебе, не дай Бог, захочется еще раз заговорить со мной, я прикажу посадить тебя в трюм до конца плавания, чтобы ты научился держать язык за зубами.
И капитан распрощался с американцем, который отошел, бормоча себя под нос:
— Нельзя сказать, что плохая беседа! Лиха беда — начало…
Когда Джеймс Плейфейр сказал, что презирает аболиционистов, это была не совсем правда. Он вовсе не принадлежал к сторонникам рабства, но и не хотел признавать, что вопрос о нем — главный в войне между Севером и Югом. На самом ли деле капитан полагал, что Южные Штаты — лишь восемь из тридцати шести — имели право на отделение, поскольку вошли в союз добровольно? Вряд ли. Шкипер просто презирал северян, вот и все, питал к ним отвращение как к братьям, отделившимся от семьи, от настоящих, чистокровных англичан, хотя они сделали когда-то то, за что он одобрял теперь конфедератов. Война в Америке мешала торговле, и Плейфейр ненавидел тех, кто вел эту войну.
Можно догадаться поэтому, как было воспринято им предложение освободить одного из тех, кто боролся за отмену рабства, да еще проделать это за спиной конфедератов, с которыми капитан намеревался вести торговые дела.
Однако слова Крокстона преследовали его, бередили душу. Когда на следующий день мисс Дженни поднялась на палубу, шкипер не осмелился поднять на нее глаза.
А напрасно, потому что девушка с белокурой головкой и приветливым, умным взглядом вполне заслуживала, чтобы на нее смотрел тридцатилетний мужчина. Но Джеймс чувствовал неловкость в ее присутствии, инстинктивно догадывался, что прелестное, доброе создание, наделенное благородной душой, испытало уже много горя. Он понимал, что его холодность — это нежелание исполнить ее заветную мечту. Также и мисс Дженни не искала встреч с Плейфейром, хотя и не избегала их, и вначале они мало говорили друг с другом или не разговаривали вообще. Конечно, мисс Холлибот никогда не обратилась бы к капитану, если бы не Крокстон.
Верный слуга Холлиботов, он был воспитан в семье хозяина, и его преданность не знала границ. Крокстон отличался и здравым смыслом, и силой, и смелостью, у него был свой оригинальный взгляд на вещи и своя философия по отношению к событиям внешней жизни. Он никогда не унывал и всегда находил выход.
Вот и теперь Крокстон решил, что должен во что бы то ни стало освободить мистера Холлибота, воспользовавшись и кораблем и капитаном. А кроме того — возвратиться на атом же корабле в Англию. Таков был план слуги, тогда как девушка мечтала лишь об одном: разделить с отцом тяготы заключения. Вот почему Крокстон упорно наседал на Джеймса Плейфейра, дал по нему, так сказать, залп из всех орудий, но враг не сдавался.
«Вот оно как, — говорил себе Крокстон. — Но если мисс Дженни и капитан будут дуться друг на друга, мы не придем к соглашению. Надо, чтобы они беседовали, спорили, не соглашались друг с другом, — и пусть меня повесят, если после таких бесед Джеймс Плейфейр сам не предложит ей то, от чего сегодня еще отказывается».
Видя, что девушка и молодой человек избегают друг друга, Крокстон стал беспокоиться.
«Надо ускорить события», — сказал он себе.
И вот однажды, утром четвертого дня плавания, он вошел в каюту мисс Холлибот, потирая руки с видом полнейшего удовлетворения.
— Хорошая новость, — воскликнул он. — Хорошая новость! Никогда не догадаетесь, что предложил капитан. Достойнейший молодой человек, не правда ли?
— О! — отвечала Дженни, у которой сильно забилось сердце. — Что же он предложил?..
— Освободить мистера Холлибота! Выкрасть его у конфедератов и привезти в Англию.
— Правда? — вскричала Дженни.
— Да, мисс. Ну и благородное же сердце у Джеймса Плейфейра! Вот ведь какие эти англичане: или ужасные, или просто превосходные люди! О, он может рассчитывать на мою признательность, я готов разрубить себя на куски, если только это доставит ему удовольствие.
Велика была радость Дженни. Освободить ее отца! Разве могла она себе такое представить? Подумать только: ради нее будут рисковать кораблем, экипажем!
— Вот какой человек, — добавил Крокстон в заключение, — по-моему, мисс Дженни, он заслуживает с вашей стороны благодарности.
— Даже более чем благодарности, — сжала руки девушка, — вечной признательности!
Она сразу же отправилась к Джеймсу Плейфейру, чтобы выразить чувства, переполнявшие ее сердце.
— Ну вот, теперь делу дан ход, — бормотал себе под нос американец.
Джеймс Плейфейр прогуливался по юту и, как и следовало ожидать, удивился, если не сказать поразился, когда увидел, что к нему идет девушка, в глазах которой блестят слезы благодарности. Она протянула ему руку и сказала:
— Спасибо, сэр, благодарю за ваше участие, которого трудно было ожидать от чужестранца.
— Мисс, — отвечал капитан, — я, собственно, не знаю…
— Однако, сэр, ведь вы подвергаете себя опасности и, может быть, ставите на карту все ваше предприятие. Вы уже столько сделали, когда согласились оставить нас на корабле…
— Извините, мисс Дженни, — смутился Плейфейр, — но мне непонятно, о чем идет речь. Мои поступки не заслуживают ни особой признательности, ни такой благодарности. Любой воспитанный человек…
— Мистер Плейфейр, — перебила Дженни, — больше нет смысла скрывать это от меня. Крокстон все рассказал!
— Ах, вот как, — заметил капитан. — Крокстон вам все рассказал. Но в таком случае я еще меньше понимаю причины…
Капитан совсем растерялся. Он вспомнил, как недружелюбно отклонил предложения американца.
— Мистер Джеймс, — взволнованно продолжала Дженни, прервав Плейфейра, — попав на ваше судно, я мечтала об одном — добраться до Чарлстона. Как бы ни были жестоки сторонники рабства, они не смогут отказать бедной девушке в желании разделить страдания отца, томящегося в тюрьме. Но раз ваше великодушие столь велико, что вы хотите освободить моего отца из тюрьмы, то будьте уверены в моей самой горячей признательности. Позвольте пожать вам руку!
Джеймс совершенно не знал, что ему отвечать, как держать себя; он кусал губы, не в силах взять руку, протянутую девушкой. Этот Крокстон опять провел его, отступать было некуда! Бороться за освобождение мистера Холлибота совсем не входило в планы капитана, но как обмануть надежды бедной девушки? Можно ли оттолкнуть руку, протянутую с искренней дружбой? Скажи он сейчас правду, и слезы признательности обратятся в слезы горя, страдания.
Молодой человек решил ответить так, чтобы все-таки сохранить за собой свободу действий.