Незнакомец (ЛП)

И тут что-то зазвенело.
Пол даже покачнулся, настолько сильно его встряхнуло. Он догадался, что это звук будильника, но не остался, чтобы увидеть или услышать подтверждение этому. К тому времени, когда будильник выключили, он уже легко и бесшумно несся к своему убежищу, к оранжерее.
Несколько минут спустя, услышав тихие, звучавшие все ближе и ближе шаги своей благодетельницы, за которой он так бессовестно подглядывал, Пол попытался притвориться, что спит сном праведника.
Когда Клодия вошла в залитую солнцем оранжерею, Пол, казалось, спал. Он так же лежал, свернувшись калачиком, как и накануне вечером, когда она вернулась с чаем. Ноги босые, волосы растрепаны, лицо ангельское.
«Притворяется», – подумала Клодия и, подойдя к старому шезлонгу, улыбнулась про себя. Она не знала, как догадалась, лицо прекрасного незнакомца было совершенно безмятежным. Но какое-то шестое чувство, которое не давало ей покоя и в отношении его амнезии – или ее отсутствия, – подсказывало, что Пол скрывает от нее что-то еще.
Как ни странно, но мысль о его двуличии приятно щекотала нервы. Словно игра с балансированием на грани, которую вели они с Беатрис, вдохновила ее на дальнейшие приключения. Клодия обнаружила, что опасность ее возбуждает.
– Я знаю, что ты не спишь, – сказала она, стоя над ним и чувствуя в душе необычайную легкость.
Глаза Пола распахнулись. Он вытянул длинные ноги и сел, непроизвольно освобождая рядом место для Клодии. Он ничего не сказал, не стал оправдываться, просто настороженно посмотрел, словно ждал наказания.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросила она, про себя улыбнувшись легкому недоумению на его лице, когда вопрос оказался не таким, какого он ожидал.
– Нормально вроде бы. Только… – он воззрился на свои босые ноги и пошевелил пальцами, словно проверяя двигательные навыки, – немножко побаиваюсь этого обследования. Но, наверное, лучше знать правду. Быть может, я сижу тут с часовой бомбой в голове. Сейчас все прекрасно, а в следующую минуту – бум, и у меня не голова, а кочан капусты.
Он казался искренне встревоженным. В лице читался страх, поза была напряженная. Отринув свежие еще подозрения, Клодия положила ладонь ему на руку и успокаивающе сжала.
– Ну, Беатрис, судя по всему, так не думает. Уверена, что обследование – это всего лишь предосторожность. – Она почувствовала, как по его телу пробежала легкая дрожь, но не поняла, то ли ему все еще страшно, то ли это ее прикосновение так на него подействовало. На нее прикосновение к напрягшейся плоти подействовало совершенно определенно. – Я тоже боялась, когда потеряла память, но все закончилось хорошо. Может, я и не Эйнштейн, – она подбадривающее улыбнулась, – но и не овощ, это уж точно!
– Хотя, бьюсь об заклад, ты вкусная – пальчики оближешь, – сказал он, слегка поворачиваясь к ней и лукаво поглядывая сквозь густые черные ресницы. И накрыл ее ладонь своей.
Сердце заколотилось как безумное. В мгновение ока испуганный юноша превратился в рокового соблазнителя. Она снова была в опасности, и ей это нравилось. Силясь сохранить невозмутимость, Клодия спокойно встретила его взгляд.
– Вспомнил что-нибудь еще? – спросила она ровным, насколько это ей удалось, голосом. – Какие-нибудь проблески? Хотя бы малейшее представление о том, кто ты? Чем занимаешься? Сколько тебе лет?
Он послал ей сногсшибательную улыбку, в которой явственно читалось «туше».
– Увы, нет, – ответил он, не убирая свою ладонь, по-хозяйски лежавшую на ее руке, словно не был готов окончательно сдать позиции, – хотя и пытался вспомнить. Честно.
– Я тебе верю. – Она высвободила руку, боясь, что дрожь в теле выдаст ее с головой. – Тебе должно быть труднее, чем мне тогда… я ведь была еще ребенком. Мне и вспоминать было почти нечего. К тому же дети смотрят на все проще. Они не считают, что их определяет то, чем они занимаются в жизни. Их не волнует необходимость иметь «цель», «направление» и все такое прочее.
– И какая же у тебя цель в жизни? – с вызовом, вздернув подбородок, спросил Пол.
«Вот паршивец, – подумала Клодия, поневоле улыбнувшись. – Острый как бритва. Что бы ни повредило мозг, оно явно не затронуло его ясного представления о человеческой натуре».
– Не уверена, есть ли у меня цель, – честно ответила она, отметив, к своему удивлению, что это ее ничуть не тревожит. Несколько дней назад она тяготилась пустотой в своей жизни. – Но скоро непременно появится. Я это чувствую.
Рядом с красивым молодым человеком в освещенной солнцем оранжерее, в окружении зелени и тщательно подобранных голубых, белых и желтых цветов, Клодия вдруг почувствовала себя на распутье.
С одной стороны, она знала, что они могут провести остаток дня за задушевной беседой, что она может поделиться с ним своими самыми худшими страхами и самыми робкими надеждами, и он поймет и поможет ей точно так же, как она поймет и поможет ему.
Другой путь вел к совершенно иной форме терапии, которая, она чувствовала, была бы такой же эффективной и, быть может, не такой преждевременной, как «лечение разговором». Клодия взглянула на длинные, тонкие, с квадратными кончиками пальцы Пола, его скульптурный рот и крепкие мышцы под бледной кожей груди, видневшейся между разошедшимися полами рубашки. Посмотрев вниз, заметила, что выпуклость под кремовыми летними брюками значительно увеличилась.
Что ж, стало быть, выбора не осталось. Потянувшись, она сунула руку в волнистую русую гриву на затылке и притянула к себе.
Пол тут же подался к ней ртом, хотя Клодия знала, что он одним только поцелуем мог бы подчинить ее себе без малейших усилий. Воспользовавшись преимуществом, она просунула язык между зубов и исследовала новую территорию настолько тщательно, насколько хватило терпения. Сам Пол не предпринял никаких действий, его руки висели неподвижно, но из глубины горла исторгся тихий покорный стон.
«Да!» – подумала Клодия, целуя крепче, так крепко, что ей самой было почти больно, – и толкнула Пола на потрепанные, старые диванные подушки. Еще никогда в жизни не испытывала она такого ощущения власти, даже когда они с Джеральдом играли в свои веселые постельные игры и она была «госпожой». Пусть только на краткий миг, но это была настоящая власть. Может, у Пола в запасе много всяких фокусов и он совсем не тот несчастный потерявший память мальчик, каким кажется, но здесь, сейчас, она знала, нутром чувствовала: он сделает абсолютно все, что она прикажет. Герой или злодей, он принадлежит ей.
Оторвавшись, хватая ртом воздух, она приблизила губы к его уху и пробормотала, позволив говорить бушевавшему в ней огню:
– Я дам тебе цель, Пол. Направление, в котором будешь двигаться, когда твоя жизнь вернется к тебе.
Она поцеловала его в шею, почувствовала губами бьющуюся жилку и подавила желание укусить его, будто новообращенный вампир. Отстранившись, взяла его голову в ладони, снова подалась вперед, пристально вглядываясь в лицо, и чуть не рассмеялась, когда его голубые глаза попытались взять ее в фокус.
Нет нужды объяснять, что это за цель, или спрашивать, хочет ли он ей следовать. Огромные черные зрачки и частое, прерывистое дыхание – достаточный ответ. Она еще раз поцеловала его, и он обвил ее руками.
– Прикоснись ко мне, Пол, – велела она, когда они оторвались друг от друга, тяжело и часто дыша после долгого и сложного сплетения губ и языков. – Сделай для меня доброе дело, пока я не передумала.
– С радостью, – ответил Пол с низким мужским смешком, от которого внутри у нее все восхитительно затрепетало. – О, с огромной радостью, – прорычал он и, потянув ее розовую майку, выдернул ее из-под пояса брюк. Длинные, тонкие пальцы образовали идеальные колыбели для ее болезненно чувствительных грудей.
– Да! – вскричала она, на этот раз отчетливо выразив свое торжество.
Пол стиснул ее именно с той силой, которой жаждало тело. Он перекатывал соски подушечками пальцев, и в какой-то миг – между грозившими ускорить кульминацию волнами наслаждения – Клодии пришла в голову мысль, что ее любовник может быть скульптором, настолько искусны его руки. Или даже пекарем, подумала она, смеясь от восторга, пока он с энтузиазмом мял ее и тискал. Выгнув спину, она подставила ему грудь, и он опустил голову и обжег поцелуем плечо. Смех обратился в тихие стоны, выражения страсти, встревожившей ее, когда он раздвинул вырез майки и с еще большим пылом прижался ртом к обнаженной коже.