Я захватываю замок

— Не в физическом смысле?
— Разумеется, нет. Хотя… дайте-ка подумать… Да, пожалуй, и в физическом: раз тюрьма спровоцировала кризис, повторное заключение поможет его преодолеть. Однако моя теория притянута за уши и в любом случае не сработает. Если мистер Мортмейн добровольно сядет в тюрьму, то не почувствует себя по-настоящему заключенным. А загнать его в камеру насильно не посмеет ни один психоаналитик.
— Да психоаналитик к отцу и на пушечный выстрел не подойдет! Одно упоминание о психоанализе приводит его в бешенство. Он считает это чушью.
— Иногда чушь, — пожал плечами Саймон, — иногда нет. Кстати, предубеждение мистера Мортмейна против психоанализа — уже симптом. А вы уверены, что он не пишет тайком новый роман?
— Такое не скроешь, — ответила я. — Караульня словно на ладони, окна с обеих сторон. К письменному столу он почти не подходит, только сидит да перечитывает старые детективы. Несколько недель назад у нас, правда, мелькнула надежда — Топаз заметила его за столом. С ручкой! А оказалось, он разгадывал кроссворды.
— Мистер Мортмейн сам ходячий детектив, — улыбнулся он. — «Дело о зарытом таланте». Хотел бы я его раскрыть! С удовольствием написал бы о вашем отце.
Кто бы подумал — Саймон пишет! Интересно о чем?
Я уточнила.
— В основном критические эссе. Убиваю свободное время. Опубликовано всего несколько статей. Ваш отец — благодатная тема. Вот только докопаться бы до тайны: что мешает ему работать?..
— А еще лучше — подобрать к ней ключ, — добавила я.
— Но сначала докопаться.
Коттон лег на траву и, задумавшись, прикрыл глаза. Удобный случай хорошенько его рассмотреть. Все-таки в голове не укладывается: такая молодая кожа — и вдруг борода…
Чем больше мы разговаривали, тем больше он мне нравился; я решила расписать сестре его положительные стороны. Например, у него славные аккуратные уши — для Роуз это важно. С закрытыми глазами люди выглядят иначе, черты становятся выразительнее. Так вот у Саймона очень выразительные губы! Интересные. Я представила, как говорю Роуз: «Знаешь, по-моему, он мог бы быть просто красавцем!»
Веки Коттона дрогнули.
— Не нравится? — спросил он.
К моим щекам прилила кровь.
— Что не нравится?
— Борода, — пояснил Саймон. — Вы наверняка размышляли, как можно носить такое безобразие, если, конечно, этот кошмар вас по-своему не очаровал. Так как?
— На самом деле, я потихоньку привыкаю…
Рассмеявшись, он сказал, что это последняя капля в испитой им чаше унижений.
— Все, все привыкли, кроме меня, — добавил Коттон. — Каждый раз смотрюсь в зеркало и вздрагиваю.
— Ничего, если я спрошу, почему вы ее отпускаете?
— Да нет, вопрос естественный. В двадцать два года я отрастил ее на спор, а потом оставил. Чисто из ослиного упрямства. Она восхитительно диссонировала с офисом на Уолл-стрит. Я работал там с кузеном матери, мы с ним друг друга не переваривали. Пожалуй, я считал, будто борода связывает меня с миром литературы. А возможно, причина сугубо психологическая — вроде как я пытаюсь скрыть от мира скверную сущность.
— Это лучшая борода из всех, что я видела, — улыбнулась я. — Вы ее когда-нибудь сбреете?
Почему-то мой вопрос его рассмешил.
— Вероятно, — ответил Саймон, — лет через десять-двенадцать. Скажем, на сорокалетие. Подходишь погожим утром к зеркалу — и видишь, что помолодел на добрых двадцать лет! Приятное открытие, правда? Вашей сестре она противна?
Я на секунду задумалась. Что бы ответить? Допустим, «да». Побреется ли он ради Роуз? А может, ему вообще не стоит избавляться от бороды?
— Спросите саму Роуз, — со смехом ответила я.
Взглянув на часы, он с сожалением заметил, что ждать ее больше не может.
— Нейл должен подобрать меня у годсендской гостиницы в четверть первого. Будете доброй девочкой, прогуляетесь со мной до деревни?
Саймон вскочил на ноги и галантно протянул руку, чтобы помочь мне подняться. Его взгляд задержался на башне Вильмотт.
— Давно хотел попросить вас показать мне эту великолепную громаду, — проговорил он, — но сейчас нет времени. Вблизи она еще более впечатляющая.
— Вы уже привыкли, что это — ваше? — спросила я.
— Но это не наше… По крайней мере, на ближайшие тридцать лет. Пока я дни напролет приучаю себя к мысли, что Скоутни принадлежит нам.
По пути вниз я рассказала Саймону, как тогда, мартовским вечером, пыталась вообразить их первое впечатление от Скоутни.
— Большой дом, конечно… Хотя и несколько съежился.
— Как, вы видели его прежде?! — удивилась я.
— Да, когда мне было семь лет. Отец надеялся уладить ссору с дедом и взял меня с собой. К сожалению, едва он получил американское гражданство, страсти разгорелись с новой силой.
— Вы знали, что Скоутни достанется вам?
— Нет, конечно! От особняка меня отделяли целых шесть жизней… Хотя полюбил я его не по годам горячо. Помню, дедушка, отец, дяди и мой кузен-ровесник пили чай в столовой. А я смотрю на них с верхней ступеньки лестницы и думаю: «Если бы все умерли, Скоутни достался бы мне». И тут же с ревом кинулся в детскую — так ужаснулся своей мысли. Иногда мне кажется, что тогда я и накликал беду на родственников.
— Семилетнему ребенку могущества не хватит накликать такую беду.
Я вообразила маленькую темную фигурку на вершине лестницы в Скоутни, откуда я недавно наблюдала за танцами.
— Дедушка называл меня «маленьким янки». Я жутко злился. И все-таки он мне очень нравился. Жаль, не довелось повидать его перед смертью… Наверное, не стоило дожидаться приглашения, но мне не хотелось ему себя навязывать.
Саймон не знал наверняка, оставит ли мистер Коттон средства на содержание Скоутни, и это весьма осложняло дело. Особняк наследовался как майорат, но деньги могли отойти кому угодно, а без них пришлось бы сидеть в Америке, сдавая дом в аренду.
— Да уж, представляю, в каком подвешенном состоянии вы оказались, — кивнула я. — То ли обустраиваться в Америке, то ли готовиться к переезду в Англию…
— Вот именно — в подвешенном. Иногда я думаю, что до земли мне уже никогда не дотянуться. Нет, разумеется, постепенно я осяду, приживусь… Жаль, я об этом не догадывался в тот миг, когда малышом стоял на лестнице.
Мы подошли к ступеням, ведущим через забор к аллее. Наверху Саймон немного задержался — сел на перекладину и уставился на сарай.
— Просто великолепно! — воскликнул он. — Отличное старое дерево. Наверное, следует отремонтировать крышу? Я надеюсь стать хорошим хозяином.
Я ответила, что это не его забота: замок арендован с условием оплаты ремонта. Тут наши взгляды пересеклись, и мы захохотали.
— Вы ведь не рассчитываете, что мы займемся крышей в этом году? — добавила я.
Все еще смеясь, он помог мне спуститься, а затем медленно проговорил:
— Послушайте, Кассандра, мне нужно кое-что сказать вашему отцу, но самому неловко касаться такого вопроса. Не могли бы вы намекнуть, что я ничего не имею против задолженности? Ни сейчас, ни впредь. То есть даже если он до истечения срока договора не заплатит ни цента. Это честь для меня, что он арендует здесь жилье.
— Скорее гостит, а не арендует, — уточнила я, и мы снова расхохотались.
Я поблагодарила Саймона и пообещала передать его слова отцу.
— Только поделикатнее, хорошо? Не хочу, чтобы это выглядело милостью и покровительством.
— И все-таки это милость, но милость… хорошая. И покровительство тоже бывает… хорошим, достойным. Возможно, следующий роман отец посвятит вам. «Тому, кому обязан своим появлением»  [10].
— До чего же вы славная девочка, — тихо проговорил он.
— Не сознательно наивная?
Клянусь, даже не думала говорить ничего подобного! Само с языка слетело. Наверное, из-за сарая. Пока мы болтали, я невольно вспоминала тот неприятный день, радуясь, как все теперь переменилось.
Саймон резко обернулся.
— Вы о чем?