Ты - задира (СИ)

Но предложение Дмитрия я отклонять не хотела, возможно, почувствовав где-то в глубине себя, всё же жалость к этому одинокому мужчине. Странно. Он выглядел таким статным, властным, а на деле оказался простым и даже очень милым человеком, который, как я думаю, уже вот любит свою жену спустя почти десять лет после её ухода из семьи. Дмитрий одинок, а его важность — защитная реакция.
Кстати, при следующей нашей с ним встрече нужно будет разузнать его отчество.
Всю ночь я не спала, в мою голову лезли очень плохие мысли. Мысли о смерти, о недосказанности, о несделанном деле, о невыполнении какой-то своей миссии. И самые страшные слова звучали в моей голове: «А если я умру, то что? Как будет мама? Как ей будет здесь одной, без меня?».
Я была уверена на пятьдесят процентов, что мы не наскребём в ближайшее время ту сумму, которая нужна для операции. Что же, теперь моя мать работает на двух работах, одна из которых — уборщица, пора и мне взяться за ум.
Завтра, как я решила, я пойду в городскую библиотеку и попрошусь работать хотя бы на неполный рабочий день.
========== Глава 2 ==========
Как люди попадают под горячую руку Бога? Почему Всевышний обременяет людей на эту страшную болезнь? Причём в большинстве случаев людей, которые плохого-то в своей жизни не сделали или ещё не успели сделать. Что же сделала плохого, что заболела? Наверное, меня наказали за через мерную глупость.
Урок математики было не слишком интересно, чтобы я его слушала, поэтому я просто придавалась каким-то своим думам. Думам о ценности жизни, о том, какая она маленькая, и какие мы, люди, ничтожные существа, по сравнению с размерами космоса, с продолжительностью жизни этих прекрасных светящихся огоньков на ночном небе — звёзд.
Да нам, чтобы облететь Солнце понадобится ни одна и ни две жизни, а несколько поколений. Стоило мне тогда так заморачиваться, лечиться, переживать, если всё равно в конце мы все умрём, а потом заново родимся? А вообще, можем ли мы заново рождаться или всё это жалкие теории учёных? Ну, а как же звёзды? Они ведь перед смертью увеличиваются, взрываются, высвобождают свою разрушительную силу, а потом угасают, уменьшаются и становятся едва ли больше нашей Земли, ну, по крайней мере, такое должно будет случиться с нашим Солнцем.
Потом звезда рождается заново, как и всё в космосе. Так же, наверное, и люди, да?
Я спрашивала себя об этом, но ответов не находила, а если и находила, то они были не обоснованы ничем.
Меня посетили мысли о том, что бороться не стоит, потому что не сейчас, так через пятьдесят лет, я всё равно окажусь под землёй, а точнее моё тело, но потом вдруг испугалась этого, стало противно, жутко, что я аж вздрогнула, а в глазах помутнело. Я потёрла глаза и уставилась снова на доску, на которой писала учительница. Если бы она знала, что мой умный взгляд не выражал никакого понимания её урока. Я снова задумалась.
Почему же я? Почему не кто-то другой, а я? Может, потому что в последнее время я много нервничала? Я слышала, читала, что опухоли образуются на нервной почве, но не подозревала, что так быстро. Хотя это, думала я, совсем не быстро, а уже как года два, как я стала так нервничать по поводу Смирнова и его поступков. Вот, что простая симпатия, вперемешку с неприязнью, делала с людьми, ну, или только со мной.
Я страдала. Я понимала, что пока в моей жизни чёрная полоса, и на ней нет даже намёков на белую. Мне было жаль маму, мне было жаль себя. Я слышала, как она плакала этой ночью, как что-то причитала, говорила, за что ей такие муки, почему у нас в городе такие маленькие зарплаты, а потом уже и перешла на весь мир, говоря о том, какой он жестокий. И она была права. Даже тот врач с его наглым: «Нет денег, так найдите!». На утро же она проснулась как ни в чём не бывало, даже улыбалась и подбадривала меня.
С того дня я начала чувствовать себя обузой для неё, а сегодня утром мне даже было стыдно взглянуть ей в глаза и прочитать в них, как я надоела со своими вечными проблемами. Чёрт, я, по-моему, всем уже надоела с ними. Я начала чувствовать себя ненужной, так вот, резко, услышав мамины слова той ночью.
Даже до них я чувствовала это, но после, ещё более сильно начала ощущать одиночество и отдалённость от мира людей. Мне хотелось, да я была вынуждена закрываться в каком-то своём мире, сидеть дома, читать книги, рисовать какие-то каракули и слушать грустную музыку, которая вызывала слёзы. А когда же начинала играть весёлая, мотивирующая, я намеренно её переключала. Может, мне и нравилось ощущать это одиночество и ненужность? Может, мне нравилось вызывать жалость? Я на большее-то пока не была способна, кроме как читать со сцены стихи и вызывать у людей жалость или, наоборот, желание уничтожить меня.
У меня не получалось заводить друзей, не получалось найти парня, быть с мамой подругами, как это обычно и происходило у нормальных подростков.
Всю эту неделю, заходя в школу, я видела на себе то жалостливые, то ненавистные взгляды. Да кому какое дело, что творилось у меня в голове, в жизни? Тогда-то я и стала главным поводом для обсуждений и распусканий сплетен. Что люди только не говорили обо мне и Смирнове… Что он меня снова избил, что его отец написал на меня заявление, что я и Паша тайно встречаемся и ещё полно всяких гадостей. Я стала почти самой популярной и обсуждаемой персоной в школе, но не из-за прекрасной учёбы или каких-либо других хороших заслуг.
Звонок с урока прервал мои размышления, и я обрадовалась, что он закончился, но потом вспомнила, что у нас ещё второй урок этой математики. Я сидела на предпоследней парте, слушая музыку в наушниках, как услышала, что рядом заскрипел стул. Я удивилась, потому что ко мне присел сам Смирнов. Он, серьёзно глядя мне в глаза, нисколько не улыбался, а вот меня же от его больших и злых глаз, смотрящих на меня, а потом спускающихся на мои слегка дрогнувшие губы, тянуло на улыбку или даже смех.
Я так хотела, чтобы он тоже улыбнулся, чтобы посмеялся со мной, но этого просто не могло быть. Он ненавидел меня, как сам говорил, а по какой причине, известно было только ему самому.
Я не смогла сдержаться и засмеялась, и вдруг подскочила со стула и выбежала из класса. Зачем он всё это делал? Почему бы ему просто было не оставить меня в покое и не подходить близко, даже не смотреть на меня?
Как только я присела на стул рядом с кабинетом, прозвенел звонок. Я зашла в класс вместе с нашей классной руководительницы. Она похлопала в ладоши, дабы привлечь наше внимание, и её тут же все стали слушать:
— Ребята, я предлагаю вам сходить в кино вместе со мной на этих выходных.
Марина Александровна — молодая женщина лет так тридцати. Весёлая, современная, но слишком много позволяющая своим ученикам, за что она мне и не нравилась. Но за что я любила её, так это за грамотное преподавание своего предмета, умение поддержать учеников, а самое главное, что она навещала заболевших, во время их отсутствия в школе.
— Я пущу вот этот листок по классу, и пусть желающие впишут своё имя и фамилию. С вас по триста рублей, — подмигнула она и ушла из кабинета.
Я сразу решила, что пойду. Несмотря на всю мою любовь к дому, мне тогда очень хотелось развеяться, поэтому я и вписала себя в список. Как потом оказалось, желающих набралось только семь человек. Меня это обрадовало, потому что я не очень любила большие, шумные компании.
А после уроков я сразу отправилась в городскую библиотеку. Я надеялась, что они возьмут меня на работу хотя бы на этот месяц и хотя бы в детский отдел, и хотя бы на четыре часа после школы.
Я подошла к дежурной и спросила, где же находится кабинет начальника. Старуха сначала спросила, зачем он мне, и я ответила, что по личному вопросу. К счастью, меня довели до нужного кабинета. Он находился очень близко к читальному залу, где сидела какая-то женщина. Я постучалась о стену, потому что двери, как странно, не было, и услышав грубое мужское «да», чему я удивилась, вошла в помещение. Молодой человек сидел за столом, пил кофе и копался в каких-то бумажках. Не знала я, что директором нашей библиотеки был мужчина, потом, как оказалось, приятный в общении.