Свет и тени

XIV 
Володя все еще старался приготовлять уроки получше, - он боялся огорчить маму леностью. Но всю силу своей фантазии он употреблял на то, чтобы вечером уставить на своем столе груду предметов, которая отбросила бы новую, причудливую тень. Он раскладывал так и этак все, что было у него под руками, и радовался, когда на белой стене появлялись очертания, которые можно было осмыслить. Эти теневые очертания становились близки ему и дороги. Они не были немы, они говорили, - и Володя понимал их лепечущий язык. 
Он понимал, на что ропщет этот унылый пешеход, бредущий по большой дороге в осеннюю слякоть, с клюкою в дрожащих руках, с котомкой на понурой спине. 
Он понимал, на что жалуется морозным треском сучьев занесенный снегом лес, тоскующий в зимнем затишье, и про что каркает медленный ворон на поседелом дубе, и о чем грустит суетливая белка над опустелым дуплом. 
Он понимал, о чем на тоскливом осеннем ветре плачут нищие старухи, дряхлые, бесприютные, которые в ветхих лохмотьях дрожат на тесном кладбище, среди шатких крестов и безнадежно черных могил. 
Самозабвение и томительная грусть! 
XV 
Мама замечала, что Володя продолжает шалить. За обедом она сказала: 
- Хоть бы ты, Володя, другим чем заинтересовался. 
- Да чем? 
- Почитал бы. 
- Да, начнешь читать, а самого так и тянет делать тени. 
- Забаву бы придумал другую, - хоть мыльные пузыри. 
Володя грустно улыбнулся. 
- Да, пузыри полетят, а за ними тени по стене. 
- Володя, ведь ты этак вконец расстроишь себе нервы. Ведь я вижу, - ты даже похудел из-за этого. 
- Мама, ты преувеличиваешь! 
- Пожалуйста! Ведь я знаю, - ты по ночам стал плохо спать и бредишь иногда. Ну, представь, если ты захвораешь! 
- Вот еще! 
- Не дай бог, сойдешь с ума или умрешь, - какое мне горе будет! 
Володя засмеялся и кинулся на шею к маме. 
- Мамочка, я не умру. Я больше не буду. 
Мама заметила, что Володя уже плачет. 
- Ну, полно, - сказала она, - бог милостив. Вот видишь, какой ты стал нервный, - и смеешься, и плачешь. 
XVI 
Мама пристально, боязливо всматривалась в Володю. Всякие мелочи теперь волновали ее. 
Она заметила, что Володина голова слегка несимметрична: одно ухо было выше другого, подбородок немного отклонен в сторону. Мама смотрела в зеркало и замечала, что Володя и в этом похож на нее. 
"Может быть, - думала она, - это - один из признаков дурной наследственности, вырождения? И в ком тогда корень зла? Я ли - такая неуравновешенная? Или отец?" 
Евгения Степановна вспомнила покойного мужа. Это был добрейший и милейший человек, слабовольный, с бессмысленными порываниями куда-то, то восторженно, то мистически настроенный, грезивший о лучшем общественном устройстве, ходивший в народ, - и пивший запоем в последние годы жизни. Он был молод, когда умер, - ему было тогда всего тридцать пять лет. 
Мама даже свела Володю к врачу и описала его болезнь. Врач, жизнерадостный молодой человек, выслушал ее, посмеиваясь, дал кой-какие советы относительно диеты и образа жизни, сопровождая их шутливыми прибаутками, весело настрочил "рецептик микстурки" и игриво прибавил, похлопывая Володю по спине: 
- А самое лучшее лекарство - посечь бы. 
Мама жестоко обиделась за Володю, но все остальные предписания выполнила в точности. 
XVII 
Володя сидел в классе. Ему было скучно. Он слушал невнимательно. 
Он поднял глаза. На потолке к передней стене класса двигалась тень. Володя заметил, что она падает из первого окна. Сначала она легла от окна к середине класса, а потом быстро прошмыгнула от Володи вперед, - очевидно, на улице под окном шел кто-то. Когда еще эта тень двигалась, от второго окна упала другая тень, тоже сначала к задней стене, потом начала быстро поворачиваться к передней. То же повторилось в третьем и четвертом окне, тени падали в класс, на потолок, и по мере того, как прохожий подвигался вперед, они тянулись назад. 
"Да, - подумал Володя, - это не так, как в открытом месте, где тень тянется за человеком; здесь, когда человек идет вперед, тень скользит назад, и другие тени уже опять встречают его впереди". 
Володя перевел глаза на сухую фигуру учителя. Холодное, желтое лицо учителя раздражает Володю. Володя ищет его тень и находит ее на стене, за учительским стулом. Тень уродливо перегибается и колышется, - но у нее нет желтого лица и язвительной усмешки, и Володе приятно смотреть на нее. Мысли его убегают куда-то далеко, - и он уже совсем ничего не слышит. 
- Ловлев! - называет его учитель. 
Володя по привычке подымается и стоит, тупо глядя на учителя. У него такой нездешний вид, что товарищи смеются, а учитель делает укоризненное лицо. Потом Володя слышит, что учитель издевается над ним вежливо и зло. Володя дрожит от обиды и от бессилия. Потом учитель объявляет ему, что ставит ему единицу за незнание и невнимательность, и приглашает его садиться. 
Володя глупо улыбается и принимается соображать, что с ним случилось. 
XVIII 
Единица, первая в Володиной жизни! 
Как это было странно для Володи! 
- Ловлев! - дразнят его товарищи, смеясь и толкаясь. - Схватил кол! С праздником! 
Володе неловко. Он еще не знает, как следует вести себя в таких случаях. 
- Ну, схватил, - досадливо говорит он, - тебе-то что за дело! 
- Ловлев! - кричит ему ленивый Снегирев. - Нашего полку прибыло! 
Первая единица! И ее надо было показать маме. Это было стыдно и унизительно. Володя чувствовал на своей спине в ранце странную тяжесть и неловкость, - этот "кол" пренеудобно торчал в его сознании и никак не вязался ни с чем в его уме. 
- Единица! 
Он не мог привыкнуть к мысли об единице и не мог думать ни о чем другом. Когда городовой близ гимназии посмотрел на него, по обычаю своему, строго, Володя почему-то подумал: 
"А вот если бы ты знал, что у меня единица!" 
Это было совсем неловко и непривычно, - Володя не знал, как ему держать голову и куда девать руки, - во всем теле была неловкость. 
И еще было надо принимать перед товарищами беззаботный вид и говорить о другом! 
Товарищи! Володя был уверен, что все они ужасно рады его единице. 
XIX 
Мама посмотрела на единицу, перевела непонимающие глаза на Володю, опять взглянула на отметку и тихо воскликнула: