Актриса

А я-то думал, почему он заказывает такое обильное количество блюд…
Я знал: расплачиваться придется натурой — с банками в Нью-Йорке. Удовольствие мне стоило энное количество сотен марок. Я заплатил, ни слова не сказав. К чему слова…
Ночью Тая была особенно нежна и как-то заслонила, лежа на мне, мысли о долгах, судах, банкротстве — выживании.
— Алешуля, через два дня вы улетаете. Когда я вас увижу снова?
— Прилетайте и увидимся.
— Легко сказать.
— Еще легче сделать.
— У меня спектакли, театр, репетиции.
— Значит, это важнее.
— Ничего нет важнее вас. Но у меня обязательства, в спектаклях заняты другие актеры… Я хочу, чтобы вы приехали ко мне.
— То есть?
— Не жили у мамы и в промежутках навещали меня, а жили у меня.
— Так серьезно, Тая?
— Вы даже себе не представляете как!
— Вы не заболели? — Я пощупал ее лоб и почувствовал по ее губам на моем плече, как в темноте она улыбнулась.
— Нет. Я больна вами.
— О, это проходящая болезнь.
— Не думаю. Такого со мной никогда не случалось.
Она ввела осторожно свой язык в мое ухо… Таких «наездниц» у меня не случалось тоже.
Мы заснули в пять утра, завтра предстоял переезд к Оскару — на одну ночь. А утром — выезд в аэропорт. Я улетал в Демократию, Тая — в Империю, разница между нашими самолетами была около одного часа. Разница между государствами — век.
Я попросил Таю передать «Анну» Издателю.
Я ненавижу летать, особенно зимой и особенно над океаном. Там нет посадочных площадок.
Прилетев, не побрившись и придумав историю, чтобы попасть вне очереди на прием, я влетел к урологу. У меня был опять трихомоноз… За все удовольствия в жизни надо платить. Но почему?
В январе меня ожидали только суды, безденежье, очередная депрессия и адвокаты. Бывшая Джульетта требовала в своих бумагах, чтобы меня посадили в тюрьму. Так как я не платил ей достаточно (как ей казалось). Естественно, мне казалось совершенно наоборот.
Деньги, господин Саккар, деньги. Слушание было назначено на февраль. Судиться и разводиться — любимое времяпрепровождение американцев. Разводы здесь — национальный вид спорта.
«Февраль. Достать чернил и плакать».
Мне пришлось нанять нового адвоката по бракоразводным процессам (в Америке гораздо проще пожениться, чем развестись), который сразу потребовал задаток в 7 тысяч долларов. («Где деньги, Зин?!») Пришлось занять. По их законам я должен был иметь адвоката в суде, у них забавные законы. «Любимая» все не могла со мной разделиться. Собственность — умножает скорбь.
Я впал в глубокую депрессию: мне было не до писаний, я не мог даже читать. И только эпизодически рыскал по Нью-Йорку и окрестностям в поисках каких-то сделок, бизнеса, чтобы заработать деньги. Вонючие бумажки. А они не зарабатывались…
К марту полегчало, и я начал выкарабкиваться из депрессии. Известная американская компания TWA объявила первые познавательные полеты в Империю с невероятной скидкой: за 300 долларов можно было слетать туда и обратно, с посадкой в Брюсселе. Ох, как я любил эти посадки. Я надеялся, что за эти деньги самолет будет двукрылый, а не с одним крылом.
Невероятно как, растолкав, заткнув, задвинув дела, проблемы, заботы, суету, поназанимав, я попал на этот рейс. Познавательный — в Империю. Чего там познавать… Самолет был двукрылый. И оба крыла были присоединены к самолету. И оба прекрасно работали, я сам проверял клепки на них из иллюминатора. Полет был на редкость приятным, о чем я, не промедляя, высказал свое мнение капитану экипажа. Он предложил мне расписаться в их авиационной книге, сообщив профессию. Я написал: летатель.
В аэропорту меня встречала Тая с букетом роз. Она была на новой, купленной ей папой машине и сразу повезла к себе домой. Она была рада. Она сияла.
— Я вам составила целую программу.
— Чем обязан?
— Вы мой золотой мальчик. Я так счастлива, что вы приле… приехали!
Был предпоследний день марта. Опять я здесь. На серых, безликих и пыльных улицах еще стояла (или: лежала) грязь, смешанная со слякотью. Только у них было такое сочетание — в столице. Здесь были самые грязные улицы в цивилизованном мире. А в машине — красочность, яркость и запах стильных духов, подаренных Тае. В силу своей «недогадливости» я понял: Тая готовилась к этой встрече. Очень тщательно. Она порхала вокруг меня в подъезде, помогая с сумками и пакетами.
— Алешенька, вы голодный, конечно? Я целый день вчера готовила.
Ее родители жили в соседнем подъезде.
— Это как, брали в другой квартире и переносили сюда?
Она улыбнулась:
— Нет, я сама. Но мамуля хочет с вами познакомиться. После моей зимней поездки…
— А папуля?..
— У него премьера. Но я думаю…
— Неужели великий и знаменитый сам…
— Алешуля, как вы долетели? Было очень страшно? Я всегда так волнуюсь, когда вы летите. Зная, как вы любите летать.
— Тая, а можно я приму душ?..
— Конечно, мой мальчик, о чем вы спрашиваете. Хотите, я вас даже выкупаю?
Я согласно наклонил голову. Она забегала с полотенцами, будазаном, зашумела вода.
— Нам только что дали горячую воду, целый месяц не было.
Я стал возвращаться к жизненным реалиям. Наверно, это единственная империя, где месяцами не было горячей воды. Не считая римскую, но там были бани.
Она стояла и ждала, пока я разденусь. Вся наготове, волосы затянуты блестящей лентой наверх. Мне нравилась такая готовность. Вся горела желанием — купать меня. Я разделся до трусиков.
— Вам будет удобно так? — И она посмотрела на мои бедра.
Мы не виделись почти три месяца.
— Я потом сниму, — сказал я и опустился в горячую воду. Она осторожно провела губкой по моей шее, и ее руки стали ласкать мою спину, купая.
— Алешенька, встаньте, я оболью вас из душа, чтобы смыть пену.
Мы оба встали…
— Из пены морской… кто выходил, Тая?
— Галатея…
— Или Афродита?
— Или две вместе! И с ними — «дядька их морской».
Я улыбнулся:
— У вас хорошее чувство юмора.
— Когда вы рядом…
Трусики от купания уже оттопыривались настолько, что их неудобно было не снять. Она коснулась его языком. И, опустившись вдруг на колени, обхватила губами мою возбужденную плоть.
Чуть позже я позвонил маме. Тая накрывала на стол. Я подарил ей сувениры, духи и разные подарки, которые привез. Среди прочего была итальянская золотая цепочка, которая ей очень понравилась. И удивительно шла к ее стройной длинной шее. Она ее сразу надела и в любое свободное для рук мгновение держала ладонь на ней, незаметно поглаживая. Но я все замечал…
Стол был заставлен всевозможными яствами, и я стал выставлять тяжелую артиллерию бутылок: ее любимый джин и тоник, разную водку и бельгийское пиво.
— Мы это все сразу будем пить? — спросила Тая.
— Постепенно, — ответил я.
— Что вам положить, Алешенька? Я даже приготовила для вас лед!
— О Господи, вот это действительно — дар с небес. — И я смешал ей джин с тоником, себе — водку со льдом.
— За ваш приезд, мой дорогой мальчик! — Она выпила до дна. Я последовал ее примеру. Надо было срочно расслабиться…
— Как идут дела, Тая?
— Я передала ваш роман Издателю, как вы просили.
— Что он сказал?
— Он мне теперь звонит по утрам и ведет светские беседы.
— Да-а?
— Как он снимался в фильме с Джейн Фондой и все это происходило в его кабинете.
— Как интересно. А еще?
— Это все.
— А что же вы ему говорите?
— Какой вы замечательный писатель и как мне нравятся ваши романы.
— А он?
— Он внимательно слушает.
— То есть вы решили стать моим литературным агентом?
— Да, если вы позволите.
— Но в Империи такой профессии — нет.
— А мы ее создадим!
— Кто «мы»?
— Вы и я.
— Или вы и Издатель?
— Алешенька, ну уж здесь «следствие по делу гражданина выше всяческих подозрений». Он похож на голландского крокодила. Просто с ним приятно беседовать.