Актриса

— А там?
— Что «там»?
— Вы сказали здесь. Меня интересует, что там? Она улыбнулась:
— Особенно, если он вас издаст.
— И вы над этим работаете?
— Он спрашивает мое мнение, я говорю.
Она налила, и мы выпили снова.
— Вы ничего не едите. Вам не нравится?
— Очень нравится. Я просто дохожу до нужной кондиции.
— Возьмите меня с собой.
— Скажите, Тая, а вы смогли бы с ним переспать, если бы он опубликовал мой роман?
— А вы бы согласились? — Она с интересом смотрела мне в глаза.
— А как вы думаете?
— Нет.
— Ни за что. Даже за собрание сочинений.
Но меня изумило, что ее не поразил мой вопрос.
— Вы удивительный мальчик!
— То ли еще будет.
— Я почему-то вам верю.
— В январе я передал вам с посыльным таблетки, вы пропили их?
— Да, Алешенька, я сделала все, как вы сказали. Только я не понимаю, как это получилось, если мы пользовались презервативами?
— Возможно, феллацио.
— Что это значит?
— Оральный секс.
— А мы таким разве занимались? — Она широко и удивленно раскрыла глаза.
— Откуда берется это заболевание, вы не задавались вопросом?
— Я даже не представляю.
Я смотрел изучающе в ее в глаза.
— Вы с кем-то были за то время, что мы…
— Алешенька, побойтесь Бога. Я вас люблю.
Несколько раз, когда я звонил из Нью-Йорка ночью или рано утром, никто не брал трубку. Но я ей об этом не говорил.
— Но ничто не возникает из ниоткуда и не исчезает бесследно.
— Я сама над этим думаю все время. Я не знаю ответа, — грустно сказала она.
Я резко сменил тему разговора:
— Давайте выпьем и развеселимся.
— С удовольствием!.. У вас, наверно, завтра безумный день. Давайте я вам положу хоть что-то поесть. Вы же самолетную еду наверняка не едите.
— Как вы угадали?
— Так. — Она положила мне свежевыпеченные сырники какого-то обалденного вкуса. Козий сыр и кровавый душистый помидор.
— Ешьте, мое солнышко, ешьте. А я на вас посмотрю.
— Я вам привез записанные кассеты.
— Моего любимого Синатры?!
— И Тони Беннета, у них похожи голоса.
— Алеша, а можно я включу музыку прямо сейчас?
Я улыбнулся и сказал, где кассеты.
«Strangers in the night exchanging glances…»
Водка начинала действовать, у меня поплыло в голове. Я налил еще. Да, если я могу расслабляться только с водкой…
— Можно я вас приглашу на танец? — спросила Тая ласково.
Я встал, мы перешли в комнату, с которой все и началось. Что продолжается. Ведь настоящего нет, есть будущее, которое становится прошлым. Вот сейчас прочли — и это прошлое. Настоящее невозможно удержать, остановить. Каждую долю секунды оно становится прошлым.
Мы обнялись и стали плавно двигаться в такт медленной музыке. «Strangers in the night, what are the chances…»
Она была почти что выше меня. Но не совсем, а только на каблуках. Ее голова склонилась мне на плечо.
— Я так счастлива, что вы здесь. Мой милый мальчик.
Она медленно опустила меня на прямоугольник кровати и стала раздевать. Заботливо и нежно. Я не был возбужден, но она возбудила меня, касаясь его языком и грудью. Мы слились и плавно поплыли по каким-то волнам. О чем я думал? Что я опять заражаюсь чем-то…
Рано утром я услышал мягкий звон на кухне и почувствовал запах свежего печения. Я посмотрел на свой «Филипп Патек» — было шесть тридцать утра, в Нью-Йорке — после обеда.
Я проскакал в ванную расправиться со своей утренней эрекцией. И напрасно. В это мгновение я услышал вопрос:
— Алешенька, что вы хотите на завтрак? К чаю?
— А вы?
— Вас.
— Но это ни чай и ни кофе.
— Это гораздо приятней. — И она медленно закрыла глаза. Потянувшись ко мне всем своим выгнувшимся телом. Она хорошо выгибалась, но стоя…
…После так называемого завтрака я сел на телефон. Через час у меня было назначено шесть встреч.
— Я специально освободилась, — сказала Тая, — если вы не очень возражаете, я вас повожу по вашим делам.
Я был приятно тронут.
— Вы уверены, что это не отвлечет от дел насущных? Театра, репетиций.
— Я буду только счастлива провести с вами день.
Я взял большую сумку, наполнив книгами и подарками.
Сначала мы поехали на кладбище — к папе, который ничего обо мне не знал, но, возможно, видел.
В тени ветвей и духов, в земле, в промерзшем грунте, лежал мой самый любимый человек на свете. И во тьме… Против которого я бунтовал всю свою жизнь. Тая отошла подальше, видя, как из моих глаз катятся слезы. Потом, спустя время, вернулась — из прошлого в будущее, ставшее настоящим и тут же — прошлым, и разложила цветы на могиле. Букет которых я держал в руке. В той же земле лежать мне с ним, но не рядом. А через океан. Я хотел перевезти сначала его туда, но он хотел лежать рядом со своей бабушкой. Мой отец, не захотевший дождаться возвращения своего блудного сына. Вот я вернулся. Наконец. Стою коленопреклоненный перед ним, но он не слышит. Возможно — видит.
— Алешенька, вы хотите, я буду приезжать и все здесь убирать, сажать цветы?
— Спасибо, — сказал я и встал.
Она шла за мной. Мы вышли из ворот кладбища. Она открыла мне дверь и сама села за руль.
— Куда, мой господин? Сначала.
— В редакцию «Совершенно откровенно», там встреча с главным редактором.
— Который обещал издать вашу книгу?
— Обещал. Уверен, что меня ждет сюрприз.
— Они не могут не издать ваши книги, просто для этих книг должно наступить свое время.
Я поцеловал ее руку в благодарность. Она невероятно поддерживала меня, сама того не сознавая. Или сознавая…
В одиннадцать я переступил порог редакции, и мне сразу были предложены чай, сушки, конфеты и лимон. От последних двух я отказался. Артамон заканчивал переговоры с англичанами, и меня принимал заместитель с таким же именем-отчеством, как у меня: Алексей Наумович. Милейший человек. Мы пили чай, болтали о «наших и ваших» и закусывали сушками.
Артамон ворвался возбужденный, с криком: «Где наш американский писатель?!» Артамон здесь практически никогда не сидел, а мотался по всей Империи и миру.
Было 31 марта. Хорошо, что не 1 апреля.
— Дорогой, дорогой, как Америка? Все еще стоит?!
— Постепенно разваливается.
— Неужели у вас тоже есть проблемы?!
— Черные. Саранча, сожравшая Нью-Йорк. Пожирая Лос-Анджелес и все большие города Америки: Атланту, Чикаго, Детройт, Бостон.
— У нас, слава Богу, этой проблемы нет.
— Как и все империи — Нью-Йорк, как последняя Вавилонская башня, рассыпается. И ничто этот процесс остановить не сможет.
— Жаль, великий город.
— Мне тоже, я когда-то был в него безумно влюблен.
Я достал приготовленный блок сигарет, и он поблагодарил меня, сказав, что не стоило утруждаться.
— Как наши дела с книгой? — спросил я.
— С какой? — ответил он, как будто ничего не помнил.
— «5 интервью». Мы в прошлый раз подписали контракт.
— А, это — прекрасная книга. Я скорее издам ее, чем набивших оскомину детективами братьев Валетовых-Дамовых.
— Спасибо.
— Алеша, ты понимаешь, дорогой, сам Юлианов никакого участия из-за состояния здоровья в нашей организации не принимает. Хотя он ее президент, основатель и владелец. Помимо еженедельника, на мне издательство, офисы, инвестиции, деловые переговоры с Западом и многое другое. Честно, не обижайся, я не занимался твоей книгой, не говорил с типографией о ценах. Ты хочешь тираж 75 тысяч, сегодня, здесь — это очень большой тираж. Классики выходят по десять тысяч, чтобы ты сравнил. Но я дал тебе слово джентльмена, и я его сдержу. Мне очень нравится твоя книга и ее идея.
Я вздохнул облегченно. Понимая, что не будет человек лгать прямо в глаза. Наивность — неизлечимая болезнь.
— Бумага поднялась в цене безумно, картон тоже. Но у нас есть старые заделы, и на этой бумаге я отпечатаю твою замечательную книгу. Дай мне только пару дней — все проверить. И сосчитать. Сколько ты еще здесь будешь?