Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

– Игнатъ, – сказалъ Князь.
– Чего изволите, – отв
ѣ
чалъ онъ, бросая подушку на землю.
– Вотъ, братецъ, я принесъ теб
ѣ
 деньги, – сказалъ Князь, опуская глаза и доставая знакомую намъ смятую пачку ассигнацій, – которыя об
ѣ
щалъ дать теб
ѣ
 отъ Шкалика. Смотри-же, забудь все, что онъ сд
ѣ
лалъ, и не им
ѣ
й на него больше зла. Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ, – прибавилъ Николинька для популярности р
ѣ
чи.
Игнатъ молчалъ и, улыбаясь глазами, съ любопытствомъ сл
ѣ
дилъ за движеніемъ рукъ Николиньки, которыя тряслись, разбирая смявшуюся въ лепешку пачку ассигнацій. Молчание, продолжавшееся все это время, было крайне тягостно для моего заст
ѣ
нчиваго героя. По какой-то странной причин
ѣ
 онъ всегда терялся и красн
ѣ
лъ, когда ему приходилось давать деньги, но теперь въ особенности онъ чувствовалъ себя въ неловкомъ положеніи. Наконецъ 15 р. отсчитаны, и Николинька подаетъ ихъ, но тутъ Игнатъ начинаетъ улыбаться, чесать затылокъ и говорить: «на что мн
ѣ
 его деньги? Ваше Сіятельство, я и такъ попрекать не стану. Съ к
ѣ
мъ гр
ѣ
хъ не случается».
Въ это время подходитъ сгорбленный, но еще кр
ѣ
пкій старикъ съ багровой пл
ѣ
шью посередин
ѣ
 б
ѣ
лыхъ, какъ сн
ѣ
гъ, волосъ съ с
ѣ
дою желтоватою бородою и нависшими бровями, изъ подъ которыхъ весело смотрятъ два умные, прекрасные глаза: это самъ старикъ Болха пришелъ съ осика посмотр
ѣ
ть, что ребята работаютъ. Николинька обращается къ нему и сначала объясняетъ все д
ѣ
ло. Старикъ внимательно слушаетъ д
ѣ
ло и р
ѣ
зко обращается къ Карпу. «Возьми деньги. Благодари Его Сіятельство», говоритъ онъ Игнату и самъ кланяется.
– Меня не за что благодарить.
Сваливъ наконецъ эту тяжелую для него обузу, Николинька по своему обыкновенію вступилъ въ хозяйственный разговоръ съ старикомъ, котораго умные р
ѣ
чи и сов
ѣ
ты онъ любилъ слушать, и, разговаривая, пошелъ посмотр
ѣ
ть съ нимъ новую хату.
Войдя въ избу, старикъ еще разъ поклонился, смахнулъ полой зипуна съ лавки передняго угла и, улыбаясь, спросилъ: «ч
ѣ
мъ васъ просить, Ваше Сіятельство».
Изба была б
ѣ
лая (съ трубой), просторная, съ полатями и нарами: св
ѣ
жія осиновыя бревны, между которыми видн
ѣ
лся недавно завядшій мохъ, еще не почерн
ѣ
ли, новыя лавки и полати не сгладились, и полъ еще не убился. Одна молодая, худощавая, хорошенькая крестьянская женщина, жена Ильи, сид
ѣ
ла на нарахъ и качала ногой зыбку, прив
ѣ
шанную на шест
ѣ
 къ потолку, въ которой задремалъ ея ребенокъ, другая, Карпова хозяйка, плотная, краснолицая баба, засучивъ выше локтя сильныя, загор
ѣ
лыя руки, передъ печью крошила лукъ въ деревянной чашк
ѣ
. А
ѳ
енька была въ огород
ѣ
. Въ изб
ѣ
 кром
ѣ
 солнечнаго жара было жарко отъ печи, и сильно пахло только что испеченнымъ хл
ѣ
бомъ. Съ полатей поглядывали внизъ курчавыя головки двухъ д
ѣ
тей, забравшихся туда въ ожиданіи об
ѣ
да. – Николинька съ
ѣ
лъ кусокъ горячаго хл
ѣ
ба, похвалилъ избу, хл
ѣ
бъ, хорошенькую д
ѣ
вочку, которая, закрывши глазенки, чуть зам
ѣ
тно дышала, раскидавшись въ зыбк
ѣ
 и не желая ст
ѣ
снять добрыхъ мужичковъ, поторопился выдти на дворъ и въ самомъ пріятномъ расположеніи духа пошелъ съ старикомъ посмотр
ѣ
ть его осикъ. – Былъ часъ десятый; прозрачныя б
ѣ
лыя тучи только начинали собираться на краяхъ ярко-голубаго неба; теплое, іюньское солнушко прошло 1/4 пути и весело играло на фольг
ѣ
 образка, стоящаго на середин
ѣ
 осика, оно кидало яркія т
ѣ
ни и цв
ѣ
ты на новую соломенную крышу маленькаго рубленнаго мшенника, стоящаго въ углу ос
ѣ
ка, на просв
ѣ
чивающіе плетни, покрытые соломой, около которыхъ симетрично разставлены улья, покрытые отр
ѣ
зками досокъ, на старыя липы съ св
ѣ
жей, темной листвой, чуть слышно колыхаемой легкимъ в
ѣ
тромъ, на низкую траву, пробивающуюся между ульями, на рои шумящихъ и золотистыхъ пчелъ, носящихся по воздуху и даже на с
ѣ
дую и плешивую голову старика, который съ полуулыбкой, выражающей довольство и гордость, вводилъ Николиньку въ свои исключительныя влад
ѣ
нія. Николиньк
ѣ
 было весело, онъ вид
ѣ
лъ уже вс
ѣ
хъ своихъ мужиковъ такими-же богатыми, такими-же добрыми, какъ старикъ Болха, они вс
ѣ
 улыбались, были совершенно счастливы и вс
ѣ
мъ этимъ были обязаны ему; онъ забылъ даже о пчелахъ, который вились около его.
– Не прикажете-ли с
ѣ
тку, Ваше Сіятельство, пчела теперь злая, кусаютъ? Меня не кусаютъ.
– Такъ и мн
ѣ
 не нужно.
– Какъ угодно, – отв
ѣ
чалъ Болхинъ, оттыкая одну колодку и заглядывая въ отверстіе, покрытое шумящею и ползающею пчелою по кривымъ вощинамъ. Николинька заглянулъ тоже.
– Что скоро будутъ роиться? – Въ это время одна пчела забилась ему подъ шляпу и билась въ волосахъ, другая – ужалила за ухо. Больно ему было, б
ѣ
дняжк
ѣ
, но онъ не поморщился и продолжалъ разговаривать.
– Коли роиться, вотъ только зачала брать-то, какъ сл
ѣ
дуетъ. Изволите вид
ѣ
ть теперь съ калошкой идетъ, – сказалъ старикъ, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу. – «Лети, св
ѣ
тъ, лети, – говорилъ онъ, огребая н
ѣ
сколько пчелъ съ морщинистаго затылка. Пчелы не кусали его, но зато б
ѣ
дный Николинька едва-едва выдерживалъ характеръ: не было м
ѣ
ста, гд
ѣ
-бы онъ не былъ ужаленъ, однако онъ продолжалъ распрашивать…
– А много у тебя колодокъ? – спросилъ Николинька, ступая къ калитк
ѣ
.
– Что Богъ далъ, – отв
ѣ
чалъ Болхинъ, робко улыбаясь. – Вотъ, Ваше Сіятельство, я просить вашу милость хот
ѣ
лъ, – продолжалъ онъ, подходя къ тоненькимъ колодкамъ, стоявшимъ подъ липами, – объ Осип
ѣ
, хоть-бы вы ему заказали въ своей деревн
ѣ
 такъ дурно д
ѣ
лать.
– Какъ дурно д
ѣ
лать?
– Да воть, что ни годъ, свою пчелу на моихъ молодыхъ напущаетъ. Имъ бы поправляться, а чужая пчела у нихъ вощины повытаскиваетъ, да подс
ѣ
каетъ…
– Хорошо, посл
ѣ
, сейчасъ… – проговорилъ Николинька, не въ силахъ уже бол
ѣ
е терп
ѣ
ть и, отмахиваясь, выб
ѣ
жалъ въ калитку.
................................................................................................................................................
Однимъ изъ главныхъ правилъ Николиньки было во вс
ѣ
хъ отношеніяхъ становиться на уровень мужиковъ и показывать имъ прим
ѣ
ръ вс
ѣ
хъ крестьянскихъ доброд
ѣ
телей; но главная изъ этихъ доброд
ѣ
телей есть терп
ѣ
ніе, или лучше безропотная и спокойная сносность [?], которая пріобр
ѣ
тается временемъ и тяжкимъ трудомъ, а онъ не видалъ еще ни того, ни другаго. Не знаю, см
ѣ
яться-ли надъ нимъ, или жал
ѣ
ть его или удивляться ему, но гримасы и прыжки, которые заставила его сд
ѣ
лать пчела, мучили его какъ преступленіе; онъ долго не могъ простить себ
ѣ
 такой слабости и, нахмуривши свое молодое лицо, остановился посереди двора.
– Что я насчетъ ребятъ хот
ѣ
лъ просить, Ваше Сіятельство, – сказалъ старикъ, какъ будто или д
ѣ
йствительно не зам
ѣ
чалъ грознаго вида барина.
– Что?
– Да вотъ лошадками, слава-те Господи, мы исправны, и батракъ есть, такъ барщина за нами не постоитъ.
– Такъ что-жъ?
– Коли бы милость ваша была, ребятъ отпустить, такъ Илюшка въ извозъ бы на 3 тройкахъ пошелъ. Може, что бы и заработалъ.
– Куда въ извозъ?
– Да какъ придется, – вм
ѣ
шался возвратившійся Илюшка, – Кадминскіе [?] ребята на 8 тройкахъ въ Роменъ 
ѣ
здили, такъ, говорятъ, прокормились и десятки по 3 на тройку домой привезли, а то и въ Одестъ, говорятъ, кормы дешевые.
– Разв
ѣ
 выгодн
ѣ
е 
ѣ
здить въ извозъ, ч
ѣ
мъ дома хл
ѣ
бопашествомъ заниматься?
– Когда не выгодн
ѣ
е, дома-то лошадей кормить неч
ѣ
мъ.