Последнее наше "Привет" (ЛП)

Меня подавляло, что я испытала такое желание, как только увидела этого мужчину. Я никогда ни у кого, кроме Кеннеди, не хотела вызывать улыбку. С парнями из прошлого, как я их называла, я и не думала о том, как бы заставить их улыбнуться, а когда они улыбались, я ничего не чувствовала.
Мне много нравилось в Уайатте, но его просьба рассказать ему об Аннетт полностью изменила мое впечатление о нем.
Мне понравилось, что он хотел узнать ее получше, ведь он был единственным мужчиной, который вообще спросил о ней.
А еще он согласился на изменения, стоило только попросить. Сердце забилось чаще, когда Аннетт сказала, что у них больше не будет домашних заданий по пятницам.
Первым, что пришло мне в голову, было желание поскорее увидеть его улыбку.
Я ненавидела себя за то, что мне начинал нравиться Уайатт, но я ничего не могла с этим поделать, как и всегда.
Ранним утром понедельника, я валялась на своей небольшой кровати, задвинутой в угол комнаты, закинув ногу на ногу, и ждала, когда Аннетт позовет меня в ванную помыть ей голову.
Я уже надела сегодняшнюю униформу бежевого цвета, сверху донизу усыпанную изображениями львов и львиц.
В конце концов, я услышала шум отодвигающейся душевой шторки. Аннетт высунула голову и закричала:
— Мамочка, я жду тебя!
Я быстро вскочила, голос ее был чуть более взволнован, чем обычно.
— Что-то не так, малышка? Или ты ждешь, чтобы мамочка помогла помыть голову? — спросила я, заходя в заполненную паром ванную.
Она снова высунула голову.
— Я попыталась сделать это сама, но не уверена, все ли сделала правильно, шампунь попал мне в глаза, и это так больно, — бессвязно рассказывала она.
Я слегка отодвинула шторку в сторону.
— Хорошо. Стой там и наклони голову назад, — наставляла я, и она послушалась.
Мы делали это каждый день, и Аннетт расстраивалась из-за того, что у нее не получалось самой помыть голову шампунем, ведь у нее были объемные и густые волосы. Мои родители прозвали ее Рапунцель с тех пор, как ее волосы только начали расти, потому что росли они необыкновенно быстро, а сама Аннетт жутко боялась стричься.
Аннетт понимала, насколько красивы ее карамельного цвета волосы. Хоть она и была невысокой, но они доставали ей до поясницы.
Аннетт была яркой личностью, и ее волосы были частью этого образа. Я никогда не была против помыть ей голову, и никогда не стала бы возражать.
Она и раньше пыталась справиться с этим сама, но всегда жаловалась, что волосы становились не такими блестящими и шелковистыми, как после моего мытья. Я особой разницы не видела, но не жаловалась.
Дочка была очень похожа на Кеннеди, и с каждым днем мне это нравилось все больше и больше, но в то же время пугало.
Она никогда не меняла своих решений, если только они не касались меня. Она была необыкновенно умной, но расстраивалась, если у нее что-то не получалось. У нее были свои мысли и взгляды на некоторые ситуации, хоть ей и было всего восемь лет. Ее большие голубые глаза выражали тысячи эмоций. Ее улыбка всегда была настоящей, и она всегда улыбалась мне. Как и Кеннеди, Аннетт жила моментом и радовалась жизни.
Что-то в ней было и от меня, но ей повезло родиться такой красавицей.
Она была невысокой, как и я, унаследовала мою форму лица и цвет волос, хоть ее и были намного красивее моих.
Я закончила мыть ей голову, и она выбралась из душа, чтобы одеться к школе. Я присела на край своей кровати, надела носки и больничную обувь, и направилась на кухню, чтобы приготовить нам по тарелке овсяной каши.
Кейтлин еще спала, как и всегда в это время. Обычно она просыпалась поздно, и, будучи совой по характеру, писала статьи до поздней ночи. Она могла себе это позволить, потому что работала сама на себя.
Аннетт вышла из своей комнаты, одетая в белое платье в цветочек до колен и сандалии с закрытым носком.
Она выглядела такой милой.
У Аннетт была пара штанов, но носила она их только когда больше нечего было надеть. Если на улице было холодно, мне приходилось заставлять ее надеть штаны. В ответ она обычно надувала губки и, громко топнув ножкой, возвращалась к себе переодеться.
Каждый день она заставляла меня улыбаться.
— Я хотела бы, чтобы ты высушила мне волосы, мамочка, но это разбудит тетю Кейти, и она разозлится, — сказала девочка, подсев ко мне рядом за кухонную стойку, чтобы позавтракать.
Ее волосы все еще были обмотаны наверху полотенцем, что не было обычным делом.
— Я высушу тебе волосы, дорогая. Тетя Кейти вернется к себе и снова ляжет спать, если мы ее разбудим, — сказала я, на что Аннет улыбнулась и ответила:
— Хорошо.
Если Кейтлин проснется злой, я ей врежу.
Мы доели кашу, и Аннетт выпила еще одну чашку апельсинового сока, прежде чем мы пошли в ванную сушить ее волосы.
Она выпила две чашки апельсинового сока, и это напомнило мне Уайатта.
Закончив сушить волосы Аннетт, и так и не услышав приглушенных ругательств из спальни Кейтлин, я предположила, что она еще спала.
— Пора выходить, — сказала я малышке, и она кивнула в ответ.
Дочка схватила свой рюкзак, а я закинула на плечо свою рабочую сумку.
09:03
Это утро не было особо приятным, оно было привычным, но с незначительными изменениями. Аннетт ехала в школу, улыбаясь чуть шире обычного и радуясь тому, что нам удалось высушить ей волосы, а также тому, что у нее не было домашнего задания, которое нужно было бы сдавать сегодня.
Дорога до работы была скучной, музыка по радио мне не очень нравилась, так что я его выключила и с трудом переносила тишину.
Сейчас я находилась на втором этаже, как и каждый день своей смены, но волна легких мурашек поднималась по мне, будто в этот раз я была взволнована тем, что нахожусь здесь.
Я обменялась приветственным кивком с Дениз, затем повернулась в сторону палаты номер двести девять. Впервые я улыбнулась при виде этих цифр.
— Для меня есть карточки? — спросила я Дениз обычным тоном, все еще смотря на цифры на двери его палаты.
— Ты пока свободна, — ответила она. Мне показалось, она задорно улыбалась, но я не стала поворачиваться к ней, чтобы убедиться в этом.
Взяв поднос с готовой едой для Уайатта, я направилась к нему, постучала один раз, и он впервые ответил:
— Входите!
Я не понимала, почему меня так порадовало одно это его слово.
Входите.
Обычное слово, которое говорят все пациенты, когда медсестра стучит в дверь.
Думаю, дело было в голосе и в том, кому он принадлежал.
Я не спеша вошла и сразу же поймала его взгляд. Толкнув бедром, закрыла дверь, не отрывая от него глаз.
Кажется, я влюбляюсь в его глаза.
Серебристо-карие.
Темно-карие, умеренно серебристые.
— Доброе утро, Уиллоу, — поприветствовал он меня.
Он больше не был таким хмурым, и мне это нравилось.
Уайатт улыбался, и я улыбнулась в ответ, будто была слишком рада его улыбке этим утром.
— Доброе утро, — мягко ответила я, ставя поднос ему на бедра, но вместо того, чтобы обратиться к своему завтраку, Уайатт неотрывно смотрел на меня. Словно чего-то ждал.
К сожалению, я подняла на него свой взгляд, и на мгновение мы оба замерли. Мы просто смотрели друг другу в глаза.
Не говоря ни слова, я села на край кровати и начала кормить его.
Он обрадовался этому.
Такое ощущение, что все мои мысли больше мне не принадлежали, словно в ситуации, когда к вам в гости неожиданно заявляются родственники из другой страны всей семьей и постепенно захватывают ваш дом.
— Как прошли выходные? — спросил он в перерыве между кусками еды.
Я замерла, набрав в легкие воздуха.
— Хорошо. Мы с Аннетт гуляли в парке, — сказала я. — Кстати, спасибо. Не помню, поблагодарила ли я вас, — улыбнулась я.
Он моргнул, словно пытался вспомнить, благодарила ли я его или, может, хотя бы благодарно улыбнулась ему, как приличный человек.