Страна призраков

И вот что примечательно. Пребывая с ними на одной волне, Найл мог теперь видеть в темноте, так что пещера представала буквально как при дневном свете. Более того, все вокруг смотрелось достовернее, насыщенней. И дело не только в том, что краски стали ярче — просто все сделалось на порядок реальнее. Он понял, что видит мир глазами хамелеонов, а они естественным образом воспринимают окружающее на порядок интенсивнее и внятнее, чем делал бы это Найл, опираясь на свое восприятие.
Открылось и еще кое-что — а именно: почему в мире так непросто существовать. Все время, сколько Найл себя помнил, он жил со смутным ощущением того, что человеческой жизни присуще нечто странное, неизъяснимое. Будто кто-то произвольно создал некие правила, а объяснить их забыл. И вот теперь открылось: все оттого, что в жизни человека фактически отсутствует добрая половина реальности, а именно та ее часть, что открывается лишь за этой самой точкой глубинной релаксации.
Глядя на удивительных обезьяноподобных существ, Найл сознавал, что связь с ними столь же четкая, как если бы они изъяснялись словами. Точно так, как люди могут общаться посредством улыбки, подмигивания или даже шевеления бровями, эти гуманоиды разговаривали наглядными образами. Это был язык на самом сокровенном уровне, прямой эквивалент значения. Протекал он гораздо медленнее, чем людская речь, но и речь в сравнении с ним была гораздо примитивнее; можно сказать, па первобытном уровне.
Первое, что уяснил Найл, — это то, как у хамелеонов протекает жизнь. Ритм их сознания, по сути, совпадал с ритмом Земли и всего, что на ней произрастает — деревьев, трав, мха.
Это означало, что им почти неведомо чувство опасности. Начать с того, для врагов они невидимы. Как и пауки, хамелеоны наделены колоссальным терпением. Но в отличие от пауков, у них нет необходимости охотиться. Безмолвный покой им в удовольствие. Ничто их так не очаровывает, как дождь: он невыразимо драматично струится с небес и питает землю, давая ей для жизни новые силы. А, скажем, водопад, в котором Найл чуть не утонул, для них был бы подобен фееричному зрелищу, где перед глазами проплывает вся жизнь. Вот почему Найла спасли так быстро: они как раз занимались своим излюбленным времяпрепровождением, глядя, как вспенивается вокруг камней вода. Они частенько простаивали так от рассвета до сумерек.
Но кто они? Откуда вообще взялись?
Ответ в целом оказался для усвоения непрост. По словам этих существ, они были гораздо старше человека и жили на Земле еще задолго до того, как здесь появились его первые предки. Людям они, вероятно, известны как духи природы.
Получив соответствующий инсайт — каково это, быть духом, — Найл буквально поперхнулся от охватившего его ощущения безграничной свободы.
Но почему они в итоге решили принять твердое, материальное обличье?
Все потому, что произошло роковое событие. Сама энергия Земли видоизменилась, став более тяжелой и многообразной.
Найл понял, что здесь имеется в виду: Великую Перемену привнесла своей энергетикой богиня. Но зачем все-таки принимать форму твердых тел?
Последовавший тут же ответ был таким очевидным, что Найл устыдился своей недалекости. Быть духом означает быть безгранично свободным. Однако твердая форма подразумевала куда более глубокую удовлетворенность: всю невероятную, многообразнейшую реальность мира материи — рек и гор, рассветов и закатов.
Найл продолжительное время вбирал этот ответ, давая себе вкусить все богатство насылаемых образов. Что, впрочем, неизбежно привело еще к одному вопросу.
Если у хамелеонов нет врагов среди людей или хищных животных, то почему они предпочитают оставаться невидимыми?
Ответ всколыхнул мнимую безмятежность. Получалось, что Земля полна опасных и злых сил, от которых никто не защищен наверняка.
Поскольку ответ посылался напрямую, сердце у Найла тревожно екнуло. Мелькнула мысль, что они имеют в виду Мага. Но встречный вопрос на этот счет остался без ответа; судя по всему, ни о каком Маге они не слышали.
Тогда что это за злые силы?
С несвойственной для хамелеонов внезапностью их предводитель встал. А когда он передал, что Найлу надо проделать то же самое, стало понятно: гостю собираются предъявить ответ на его вопрос.
Распрямившись, Найл обнаружил, что конечности, вопреки ожиданию, почти не затекли. Удивляло и то, что, хотя в пещере стоял прежний холод, одежда полностью просохла. Шишка под колтуном набухших кровью волос и та исчезла; в этом он убедился, проведя рукой по затылку. Должно быть, вода подземелья обладала какими-то целебными свойствами.
Вслед за своим провожатым Найл из пещеры прошел через небольшую арку в помещение, которое принял за подобие кухни. На самом деле это оказался вход в другой тоннель, уходящий круто вниз. Внимание Найла привлекли своим видом несколько деревянных бочек, хранящихся в специальных нишах, — а именно привлекли насыщенным, глубоким цветом древесины. Найл лишь потом сообразил, что цвет у них, собственно, не отличается от обычного. Просто общее с его новыми знакомцами восприятие придавало всему дополнительную степень реальности.
Фактически все изменилось — не вокруг, а в нем самом. За время, проведенное в пещере (не больше двух часов), Найл словно перестал быть собой. Себя он видел глазами хамелеонов. Он как будто плыл по воздуху над своим собственным телом, сам для себя сделавшись незнакомцем.
Помнится, в подземелье он входил с тяжелым сердцем, подозревая почему-то неладное. Теперь же он ощущал себя ничуть не хуже какого-нибудь барсука или кролика, а толща земли над головой воспринималась как нечто само собой разумеющееся, под стать небу.
Надо сказать, ощущение в этом тоннеле было совсем иное. Создан он был не людьми, но кем-то явно разумным: в грунт для укрепления были тщательно вделаны камни. Пока шли, у Найла вновь и вновь возникала мысль, что со стен на него взирают лица — отрешенные, нечеловеческие, — сознающие его присутствие.
На протяжении мили тоннель постепенно снижался, после чего выровнялся, раздавшись при этом в ширину и глубину. Здесь Найл столкнулся с одним загадочным явлением. В потолке виднелась трещина, через которую сочилась вода, совсем как из прохудившейся крыши. Обратив внимание на сверкающую чистоту струй, Найл вдруг понял, что это не вода, а жизненная сила, образующая слой вроде той синеватой изморози, что оседала на буром лишайнике пещеры. Здесь она скапливалась во впадине на полу, образуя большую лужу.
Шагнувший туда человек-хамелеон остановился так, что струйка жидкости попадала ему на голову, и ненадолго замер. Когда вслед за ним под необычной трещиной проходил Найл, он понял, почему провожатый поступил именно так. Стекающая с темени по лицу голубоватая жидкость давала невыразимо приятное ощущение бодрящей жизненности. Удивительно даже, что провожатый задержался так ненадолго.
Спустя минуту стало понятно и это. Игристая сила заполняла тело светлым блаженством, точно какая-нибудь изысканная еда или питье. Но так же быстро выяснилось: находиться здесь чересчур долго нежелательно. Насыщение энергией сменялось легким головокружением: что-то вроде тошноты, вызванной перееданием. Дальше он зашагал в состоянии какого-то залихватского, беспечного счастья, будто хватил лишку.
Кстати, вот что еще. Ощущение, будто стены живые и полны отрешенных лиц, лишь усилилось.
Участок дороги шел ровно, без уклона, но земля под ногами сделалась такой каменистой и щербатой, что Найл невзначай даже запнулся и упал на четвереньки; подняться помог провожатый, шедший сзади. Непонятно даже, откуда у пола появилась такая строптивость: он как будто специально подкарауливал нерадивых путешественников, норовя повредить чью-нибудь лодыжку. Что до стен с потолком, то на них появились острые зазубренные выступы. Сам тоннель сделался намного шире, а потолок уже вдвое превышал рост Найла.
Хамелеонам, судя по всему, путь давался гораздо легче: неровности они огибали с непринужденной грацией кошек.