Избранное

От нетерпения я весь дрожу. Я не могу сообразить, что мне 
делать: мне нужно было взять перо и бумагу, а я хватал разные 
предметы, совсем не те, которые мне были нужны. Я бегал по ком
нате: от окна к столу, от стола к печке, от печки опять к столу, 
потом к дивану и опять к окну. Я задыхался от пламени, которое 
пылало в моей груди. Сейчас только пять часов. Впереди весь 
день, и вечер, и вся ночь. 
Я стою посредине комнаты. О чем же я думаю? Ведь уже двадцать 
минут шестого. Надо писать. Я придвигаю к окну столик и сажусь 
на него. Передо мной клетчатая бумага, в руке перо. 
Мое сердце еще слишком бьется, и рука дрожит. Я жду, чтобы 
немножко успокоиться. Я кладу перо и набиваю трубку. 
Солнце светит мне прямо в глаза. Я зажмуриваюсь и трубку 
закуриваю. 
Вот мимо окна пролетает ворона. Я смотрю из окна на улицу и 
вижу, как по панели идет человек на механической ноге. Он громко 
стучит своей ногой и палкой. 
- Так, - говорю я сам себе, продолжая смотреть в окно. 
Солнце прячется за трубу противостоящего дома. Тень от трубы 
бежит по крыше, перелетает улицу и ложится мне на лицо. Надо 
воспользоваться этой тенью и написать несколько слов о чудотвор
це. Я хватаю перо и пишу: 
"Чудотоворец был высокого роста." 
- 36 
Я быстро поворачиваю к ней голову. Старухи в кресле нет. Я 
смотрю на пустое кресло, и дикая радость наполняет меня. Значит, 
это все был сон? Но только где же он начался? Входила ли старуха 
вчера в мою комнату? Может быть это тоже был сон? Я вернулся 
вчера домой, потому, что забыл выключить электрическую печку. Но 
может быть, и это был сон? Во всяком случае, как хорошо, что у 
меня в комнате нет мертвой старухи, и значит, не надо идти к уп
равдому и возиться с покойником! 
Однако, сколько же времени я спал? Я посмотрел на часы: поло
вина десятого, должно быть утра. 
Господи! Чего только не приснится во сне! 
Я опустил ноги с кушетки, собираясь встать, и вдруг увидел 
мертвую старуху, лежащую на полу за столом, возле кресла. Она 
лежала лицом вверх, и вставная челюсть, выскочив изо рта, впи
лась одним зубом старухе в ноздрю. Руки подвернулись под тулови
ще, и их не было видно, а из-под задравшейся юбки торчали кост
лявые ноги в белых, грязных шерстяных чулках. 
- Сволочь! - крикнул я и, подбежав к старухе, ударил ее сапо
гом по подбородку. 
Вставная челюсть отлетела в угол. Я хотел ударить старуху еще 
раз, но побоялся, чтобы на теле не остались знаки, а то еще по
том решат, что это я убил ее. 
Я отошел от старухи, сел на кушетку и закурил трубку. Так 
прошло минут двадцать. Теперь мне стало ясно, что все равно дело 
передадут в уголовный розыск, и следственная бестолочь обвинит 
меня в убийстве. Положение выходит серьезное, а тут еще удар 
этот сапогом. 
Я подошел опять к старухе, наклонился и стал рассматривать ее 
лицо. На подбородке было маленькое темное пятнышко. Нет, при
драться нельзя. Мало ли что? Может быть, старуха еще при жизни 
стукнулась обо что-нибудь? Я немного успокаиваюсь и начинаю хо
дить по комнате, куря трубку и обдумывая свое положение. 
Я хожу по комнате и начинаю чувствовать голод все сильнее и 
сильнее. 
От голода я начинаю даже дрожать. Я еще раз шарю в шкапике, 
где хранится у меня провизия, но ничего не нахожу, кроме куска 
сахара. 
Я вынимаю свой бумажник и считаю деньги. Одиннадцать рублей. 
Значит, я могу купить ветчинной колбасы и хлеб, и еще останется 
на табак. 
Я поправляю сбившийся за ночь галстук, беру часы, надеваю 
куртку, выхожу в коридор, тщательно запираю дверь своей комнаты, 
кладу ключ себе в карман и выхожу на улицу. Надо раньше всего 
поесть, тогда мысли будут яснее, и тогда я предприму что-нибудь 
с этой падалью. 
По дороге в магазин мне приходит в голову: не зайти ли мне к 
Сакердону Михайловичу, и не рассказать ли ему все, может быть 
вместе мы скорее придумаем, что делать. Но я тут же отклоняю эту 
мысль, потому что некоторые вещи надо делать одному, без свиде
телей. 
В магазине не было ветчинной колбасы, и я купил себе полкило 
сарделек. Табака тоже не было. Из магазина я пошел в булочную. 
В булочной было много народу, и к кассе стояла длинная оче
редь. Я сразу нахмурился, но все-таки в очередь встал. Очередь 
подвигалась очень медленно, а потом и вовсе остановилась, пото
му что у кассы произошел какой-то скандал. 
Я делал вид, что ничего не замечаю, и смотрел в спину моло
денькой дамочки, которая стояла в очереди передо мной. Дамочка 
была, видно, очень любопытной: она вытягивала шейку то вправо, 
то влево и поминутно становилась на цыпочки, чтобы лучше разгля
деть, что присходит у кассы. Наконец она повернулась ко мне и 
спросила: 
- Вы не знаете, что там происходит? 
- Простите, не знаю, - сказал я как можно суше. 
Дамочка повертелась в разные стороны и, наконец, обратилась 
ко мне: 
- Вы не могли бы пойти и выяснить, что там происходит? 
- Простите, меня это нисколько не интересует, - сказал я еще 
суше. 
- Как не интересует? - воскликнула дамочка, - Ведь вы же сами 
задерживаетесь из-за этого в очереди! 
Я ничего не ответил и только слегка поклонился. Дамочка вни
мательно посмотрела на меня. 
- Это конечно, не мужское дело стоять в очередях за хлебом, 
сказала она. - Мне жалко вас, вам приходится тут стоять. Вы дол
жно быть холостой? 
- Да, холостой! - ответил я, несколько сбитый с толку, но по 
инерции продолжал отвечать довольно сухо и, при этом слегка кла
няясь. 
Дамочка еще раз осмотрела меня с ног до головы и вдруг, при
тронувшись пальцем к моему рукаву, сказала: 
- Давайте я куплю, что вам нужно, а вы подождите меня на ули
це. 
Я совершенно растерялся. 
- 38 
Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке, 
схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол. 
- Черт побери! - сказал Сакердон Михайлович. - Я забыл в кас
трюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль 
отскочила. 
- Все понятно, - сказал я, кивая головой. 
Мы опять сели за стол. 
- Черт с ними, - сказал Сакердон Михайлович. - мы будем есть 
сардельки сырыми. 
- Страшно есть хочу, - сказал я. 
- Кушайте, - сказал Сакердон Михайлович,- пододвигая мне сар
дельки. 
- Ведь я в последний раз ел вчера с вами в подвальчике и с 
тех пор ничего не ел, - сказал я. 
- Да, да, да, - сказал Сакердон Михайлович. 
- Я все время писал, - сказал я. 
- Черт побери! - утрированно вскричал Сакердон Михайлович, 
Приятно видеть перед собой гения. 
- Еще бы! - сказал я. 
- Много, поди, наваляли? - спросил Сакердон Михайлович. 
- Да, - сказал я, - исписал пропасть бумаги. 
- За гения наших дней, - сказал Сакердон Михайлович, поднимая 
рюмку. 
Мы выпили. Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я сардель
ки. Съев четыре сардельки, я закурил трубку и сказал: 
- Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаясь от преследования. 
- Кто же вас преследовал? - спросил Сакердон Михайлович. 
- Дама, - сказал я. Но так как Сакердон Михайлович ничего ме
ня не спросил, а только налил в рюмку водку, то я продолжал: 
- Я с ней познакомился в булочной и сразу влюбился. 
- Хороша? - спроаил Сакердон Михайлович. 
- Да, - сказал я, - в моем вкусе. 
Мы выпили, и я продолжал, 
- Она согласилась идти ко мне пить водку. Мы зашли в магазин, 
но из магазина мне пришлось потихоньку удрать.