Опрокинутый горизонт
– Дай мне поколдовать ночью в лаборатории – и я изготовлю снадобье, которое незаметно подмешаю завтра утром тебе в кофе.
– Как подействует это снадобье? – спросил Джош, пытавшийся справиться с обидой.
– Оно сотрет все твои воспоминания за последние сутки, а главное, все, что я наговорила, мои неуклюжие шуточки и… все мои недостатки. Но не беспокойся: как меня зовут, ты вспомнишь.
Она улыбнулась, и на щеках у нее появились две ямочки. Потрясенному Джошу они показались двумя скобками, в которые она отныне заключила всю его жизнь. На лице Хоуп появилось какое-то странное выражение. То ли такого раньше не было, то ли он его просто не замечал, но в тот момент он почувствовал, что теперь между ними все будет совсем не так, как раньше. Ни одна из прежних возлюбленных не сумела пробить его панцирь, но слова Хоуп в тот вечер поразили его в самое сердце.
Он поцеловал ее в щеку, тут же пожалел о своем порыве, который счел нелепостью, и с ужасом понял, что не может связать двух слов, чтобы пожелать ей приятного вечера.
– Хочешь, чтобы мы и дальше считали освещенные окна? – пришла ему на помощь Хоуп. – Я бы предложила звезды, знаю, ты их любишь, вот только сегодня облачно.
Хоуп сама удивлялась, почему ее все время тянет позлить Джоша. У нее тоже появилось ощущение, будто в воздухе витает смущение. Пришло время ослабить оборону. Отталкивая Джоша, она могла окончательно его потерять. Держать глухую оборону было уже бесполезно, она влюбилась в него – напрасно это отрицать. Конечно, она не придавала сексу такого значения, как ее подруги, однако не могла не признать: после встречи с Джошем ей не очень-то хотелось – а если по правде, то вовсе не хотелось, – встречаться с другими мужчинами, и вряд ли это было простым совпадением. Неужели она так наивна, чтобы хранить верность тому, с кем у нее ничего нет? Что за безумная молекула побуждает мозг к такому самоограничению?
Джош в растерянности наблюдал за ней. Хоуп сгорала от желания позвать его к себе. В этот поздний час в холле общежития не было ни души. Подняться по лестнице, пройти по коридору до двери ее комнаты – ничего сложного при соблюдении некоторых предосторожностей. В худшем случае они столкнутся с какой-нибудь студенткой, причем вероятность, что та окажется образцом морали и решит донести на Хоуп, крайне мала. Ее соседки часто шли на такой риск, и она не раз их за этим заставала. Все эти мысли пронеслись у нее в голове в один миг, но самым трудным было поведать о них Джошу, который пристально смотрел на нее. Разве трудно просто сказать: «Хочешь зайти на минутку и выпить глоток вина на прощанье?» Правда, в ее комнате нет ни спиртного, ни посуды, только стакан для чистки зубов. Таким же компрометирующим, хотя более правдивым, было бы предложение «продолжить разговор наверху». Она трижды пыталась заговорить, и каждый раз слова застревали в горле.
Джош все смотрел и смотрел на нее, время шло, и пора было переходить к делу… или не переходить. Она изобразила улыбку, еще более безмятежную, чем раньше, пожала плечами и вошла в холл. Одна.
Джош впал в задумчивость, пытаясь оценить размер ущерба, нанесенного их дружбе, а также серьезность возникших у него мыслей о моногамии. Вторая проблема не на шутку его встревожила, и он дал себе слово до утра не делать окончательных выводов, да и никаких выводов вообще, если снова почувствует себя нормально, и уж точно никогда больше не смотреть на губы Хоуп.
* * *Хоуп растянулась на кровати, уставилась в потолок, схватила один из учебников и стала его листать, не в силах сосредоточиться. В кои-то веки она пожалела, что у нее нет соседки по комнате и, чувствуя, что уснуть все равно не удастся, встала и отправилась в лабораторию.
Когда у нее случалась бессонница, она любила там работать. Студенческая лаборатория, огромное помещение с розовыми стенами – это цветовое решение казалось Хоуп загадочным, – располагала всем, о чем только мог мечтать студент. Микроскопы, центрифуги, холодильные шкафы, стерильные контейнеры и десятка три столов, на каждом из которых размещалась раковина с подставкой для химической посуды и стоял компьютер. Правда, чтобы туда попасть, надо было пройти по коридору, всегда вселявшему в нее страх. Она глубоко вздохнула и с мыслью, что могла бы провести остаток вечера с Джошем, если бы сумела выразить свои чувства, вышла из комнаты.
Короткий коридорчик вывел ее в холл. Поскольку ее экологические принципы велели ей экономить электроэнергию, она не стала включать свет и в потемках заторопилась в сторону лаборатории, напевая себе под нос для пущей смелости.
За дверью ее ждал сюрприз: в лаборатории сидел Люк. Он прильнул к микроскопу и как будто не услышал, что она вошла. Хоуп приблизилась к нему на цыпочках, решив напугать его до полусмерти.
– Не дури, Хоуп, – приглушенно прорычал он из-под защитной маски, закрывавшей почти все лицо. – У меня тут тонкие манипуляции.
– Что за манипуляции в такой поздний час? – спросила Хоуп, огорченная тем, что ее затея не удалась.
– Клетки в процессе разогрева.
– Что за работа?
– Какая может быть работа, когда ты меня отвлекаешь? Полагаю, если ты явилась сюда на ночь глядя, то тоже с целью поработать?
– Очаровательно! – ответила она, не двинувшись с места.
Люк оторвался от микроскопа, резко крутанул табурет и уставился на нее:
– Тебе чего, Хоуп?
– Как у Джоша с юмором? Я имею в виду: улыбка-то у него сногсшибательная, а вот есть ли чувство юмора, неизвестно.
Люк окинул Хоуп суровым взглядом и снова приник к микроскопу.
– Могу, конечно, и со спиной твоей поговорить, – не сдавалась Хоуп, – но ты бы мог быть повежливее.
Люк послушно развернул табурет.
– Джош – мой лучший друг, а ты в нашей компании новенькая. Ты ошибаешься, если думаешь, что я стану обсуждать его с тобой в его отсутствие.
– Зачем греть клетки?
– Я правильно понял, что этот вопрос не связан с предыдущим?
– Я сочла эту тему исчерпанной и перешла к следующей.
– Хорошо. Это способ их разбудить.
– Раньше ты их усыплял?
– Да, методом охлаждения.
– Зачем?
Люк понял, что от нее просто так не избавиться. Он устал, работы у его оставалось еще на несколько часов. Порывшись в кармане, он достал две монеты по 25 центов и протянул Хоуп.
– В коридоре стоит кофейный автомат. Мне большой стакан, со сливками, с двойной порцией сахара. Себе возьми какой хочешь.
Хоуп весело смотрела на него, не вынимая рук из карманов.
– За кого ты меня принимаешь?
Он молча воззрился на нее.
– Постыдился бы! – бросила она и направилась к автомату.
Вернувшись, она поставила перед ним бумажный стакан.
– Так над чем ты тут трудишься?
– Сначала обещай, что не скажешь Джошу.
Хоуп обрадовалась: у них с Люком будет общая тайна, в которую они не посвятят Джоша. Она согласно закивала и приготовилась внимательно слушать.
– Слыхала про биостаз?
– Это что, зимняя спячка?
– Почти. Состояние, схожее с зимней спячкой, только более протяженное. Его еще называют «обратимая остановка жизни».
Хоуп взяла стул и села.
– Некоторые млекопитающие способны замедлять свой обмен веществ до состояния, близкого к смерти. Для этого они постепенно понижают температуру тела почти до нуля. При такой летаргии у животного резко снижается потребление кислорода, в сто раз сокращается сердечный ритм и скорость кровообращения. Сердцебиения почти не расслышать. Для выживания организм вырабатывает сильные антикоагулянты, препятствующие образованию в крови сгустков. Клеточные процессы, можно сказать, останавливаются. Очаровательно, ты согласна? Задача в том, чтобы выяснить, обладают ли другие млекопитающие этой способностью, не умея ею пользоваться. Ты наверняка слышала о редчайших случаях, когда люди, угодившие в ледяную воду или заблудившиеся в горах и спасенные спустя продолжительное время, выживают без осложнений для нервной системы, несмотря на тяжелую и длительную гипотермию. Организм у них реагирует схожим образом – можно сказать, отключается для защиты жизненно важных органов, совсем как у тех животных, о которых я говорил.