Коллекция неловкостей (СИ)

— Но откуда ты узнала? То есть, я не хотел тебя обманывать, но когда увидел тебя так близко, когда дотронулся…
— Не надо, пожалуйста! Тошнит от этого! — воскликнула Рада. — Если хотите прожить в браке много лет, потрудитесь хотя бы лучше все скрывать. Господи, как же мне ее жаль!
— Кого?
— Вашу невесту. Вряд ли такое можно заслужить.
— Слушай, если уж ты все знаешь… Ты не могла бы… Ну, просто я имею в виду, если вы когда-то столкнетесь или…
— Я не скажу ей ничего. Для меня ничего не было, я не хочу ничего знать, помнить, и уж тем более кому-то рассказывать.
На лице Романова отразилось облегчение, и от этого Раде стало еще более мерзко.
— И правду говорят: мужчина-филолог — не мужчина, — презрительно сказала она и двинулась к двери.
— Постой, я не хотел, чтобы так все получилось.
— Ой, вот только не надо! — она вышла, изо всех сил стараясь не побежать.
Она не могла сейчас оказаться дома. Не хотела никого видеть. Надо было побыть одной, переварить все, чтобы потом были силы снова разговаривать с людьми. Было только одно место, где мысли всегда шли в нужное русло, а боль утихала. «Дача», — пронеслось у Рады в голове. Погода, конечно, портилась, было холодно, снова собирался дождь. Но на даче был теплый дом, камин, обогреватель и какие-то консервы. Да, дача была ей сейчас просто необходима.
Рада заскочила домой, кинула в рюкзак свитер, плеер, чистое белье. Взгляд упал на новую шелковую сорочку, купленную для соблазнения Романова. Она поколебалась, и тоже положила ее в рюкзак. На даче она изрежет, сожжет эту мерзкую тряпку, потому что больше она ей никогда не понадобится. Если не везет с мужиками, то и не надо.
В комнате у Дениса была полка с бутылками алкоголя, подарочными и привезенными из путешествий. Рада решила, что для искоренения ненужных воспоминаний понадобится лекарство покрепче, и взяла открытую бутылку Джонни Уокера. «Вискарь убивает все болячки», — говаривал Денис. Потом положила в рюкзак коробку фирменных мятных мини-шоколадок Томаса Гарди, ведь ни к чему печься о фигуре, когда собираешься умереть старой девой.
Рада хотела предупредить брата, что уезжает на дачу на выходные, но телефон Дениса не отвечал. Тогда она положила на обеденный стол записку:
«Денис!
Я поехала в Малаховку. Хочу немного отдохнуть и побыть одна. Все нормально. Вернусь в понедельник утром.
Все хорошо.
Всем привет!
Рада»
Закинув за плечи рюкзак, Рада поспешила одеться, чтобы успеть на одиннадцатичасовую электричку.
В вагоне никого не было, кроме полупьяного мужчины с газетой. Она устроилась у окна и уставилась в проносящуюся за стеклом влажную темноту. «Странно все получается», — думала она. — «В один день ты полна надежд, энергия так и бьет, на другой день пугаешься собственных желаний, а на третий день остаешься одна у разбитого корыта. Сколько должно пройти времени, чтобы точно узнать, что твои мечты — это то, что действительно нужно?» Казалось бы, она была уверена, что любит Антона. Но прошло время, ей понравился другой человек. Романов. Рада усмехнулась. Неделю назад она мечтала соблазнить преподавателя. Будь у нее в тот момент чуть больше здравого смысла и чуть меньше детского упрямства, она бы оставила эту затею. Но стоило только оседлать конька девичьей дури, как уже невозможно было остановиться. Ведь ее саму терзали сомнения, но едва Антон заикнулся о том, что роман с преподавателем — это бред, как ей кровь из носу стало нужно сделать все наоборот. А зачем? И каков итог? Кому в результате стало хуже, ей или Антону? Тохе ведь плевать, у него своя жизнь. А она все пытается доказать что-то. Дура! Надо было слушать голос разума. Держись подальше от Романова! Потом стоило хотя бы прислушаться к телу, которому были чужды поцелуи недоделанного Казановы. Стоило услышать свой испуг. Но нет, она так отчаянно искала настоящих отношений, мужчину, хоть кого-нибудь, кто позволил бы ей чувствовать себя желанной женщиной, а не надоедливой девчонкой.
Рада вышла на своей станции. Мокрую платформу освещали два фонаря, горел свет у маленького магазина при кассах. Кругом было темно. Девушка спустилась на знакомую тропинку, ведущую к дачному поселку через сосны. Электричка отъехала от станции, и вокруг стало непривычно тихо. В городе Рада не замечала шума машин, а на даче ей вдруг стало понятно, как давно она не слышала тишины. Пахло мокрой листвой, хвоей и дымом. Рада с детства не любила запах осени, от него всегда появлялось острое чувство, что кончилось лето и пора в школу. Но сейчас она с наслаждением втянула в себя прохладный воздух и торопливо зашагала к дому, чтобы поскорее пройти темный участок пути.
В старинном дачном поселке горели, мигая от ветра, фонари. Окна светились только в нескольких домах: дачники вернулись в Москву. Время перевалило за полночь. К Раде подбежала и ткнулась носом в ладонь огромная косматая среднеазиатская овчарка Пурга.
— Здравствуй, милая! — обрадовалась Рада и стала гладить собаку. — Только лапами не вставай, я тебя умоляю! Мне в этой одежде возвращаться. Ты моя хорошая, девочка моя…
Собака замахала хвостом и улеглась на землю, чтобы ей почесали пузо. Пурга имела устрашающий вид и не менее устрашающий голос, но такой ласковой и доброй собаки Рада еще не встречала.
— Пурга, уже поздно, мне надо домой. Ты приходи, может, я найду для тебя что-нибудь вкусненькое.
Пурга вдохновенно вскочила и побежала впереди. Животное знало, где получить угощение.
Рада оставила собаку ждать у крыльца, а сама вошла в дом, чтобы включить электрический счетчик. Она зажгла свет, отнесла Пурге немного тушенки, и включила обогреватели в спальне и на террасе. Обычно они с Денисом жили на втором этаже, но осенью гораздо теплее было внизу, в брусовой части дома, поэтому она решила переночевать в спальне родителей. Тамара Игоревна уже несколько лет не была на даче, но ни Рада, ни Денис не торопились занимать большую спальню. Там ночевали только во время редких визитов в холодное время года.
Рада расстелила свежее постельное белье, переоделась в теплый флисовый спортивный костюм и устроилась на террасе с Джонни Уокером и коробкой конфет. Она хотела подождать, пока дом прогреется, чтобы ложиться спать в тепле.
Терраса была ее любимым местом в доме. Из больших окон открывался вид на сосны и яблони, на стенах висели старые фотографии, детские рисунки и большие громкие часы 60-х годов. На террасе поставили большой угловой диван с разноцветными подушками, устроили кирпичный камин. В плетеном абажуре, в клетчатых занавесках и скатерти было что-то очень домашнее и родное. В углу стояла потертая старая гитара. Когда за шашлыками, чаем или картами собирались веселые компании, Денис с удовольствием играл на ней, и все подпевали. Здесь прошло детство Рады, здесь был ее дом.
Она достала из рюкзака новую соблазнительную сорочку и разложила на коленях. Ей предстояло решить, как казнить виновницу и сообщницу ее постыдных поступков.
— Может, Тине отдать? — вслух подумала Рада. И усмехнулась.
В эту тряпку можно было бы завернуть по меньшей мере двух Тин. «Мама права», — думала Рада. — «С такой фигурой жениха не найти». Единственное белье, которое можно надевать на подобное туловище, — жесткие утягивающие корсеты, или что там еще миссис Гарди прислала из Лондона. Но весь фокус этих корсетов заключался в том, что если они и были способны обмануть мужчину, то когда все дошло бы до дела, и кавалеру бы пришлось лицом к лицу столкнуться с крючками и плотной тканью, он непременно удрал бы прочь, сверкая пятками.
Она вздохнула, развернула конфету и отхлебнула виски. В груди стало горячо.
— И за что люди платят такие деньги? — прохрипела Рада, запихивая за щеку шоколадку.
Бутылка была открыта Денисом еще пару месяцев назад, и в ней оставалась только половина, но Раде и этого бы хватило за глаза. Пить она не умела.
Через пару глотков виски и двадцать минут самоуничижения она решила примерить злополучную сорочку. И в тот момент, когда она вертелась перед зеркалом в образе падшей женщины, пытаясь втянуть в себя все излишества фигуры, за окном раздался шорох шин, и громогласно залаяла Пурга.