В темном-темном космосе (сборник)

Проверив пятьдесят четыре мира, психиатры так и не обнаружили следов сбежавших психотиков. Они обшарили почти всю Вселенную, и, согласно намеченному плану, поиски подходили к концу.
Совершенно ясно, что исходные сумасшедшие давно мертвы. Теперь главная проблема – их потомки, если таковые имеются.
Когда они следовали к пятьдесят пятому миру двуногих, Луум засек биение на волновом детекторе. Он подстроил фокус, и биение превратилось в типичный для психотиков ритмический узор, причем явно усиленный.
Коллеги уточнили местоположение и помчались туда, игнорируя все ограничения скорости. Добравшись до места, экстренно приземлились.
Перед ними предстал странный мир. Обычно двуногие четко придерживались норм размножения, поскольку страдали легкой формой клаустрофобии. Но здесь они плодились как кролики.
Даже при беглом взгляде все признаки заражения были налицо. По всей планете бушевали войны. Миллионы особей голодали. Многие миллионы страдали от болезней и увечий. С помощью мысленного сканирования психиатры обнаружили, что огромное население неспособно было ни прокормить себя, ни контролировать рождаемость.
Бесспорное доказательство безумия.
А хуже всего то, что взаимопомощь, которую так высоко ценят двуногие, здесь проявлялась в лучшем случае эпизодически. В довершение ко всему, местные жители искусственно поделились на расы и субрасы и придумали разные классификации внутри классификаций. А это уже являлось окончательным доказательством психоза. Ведь на самом деле все двуногие – дети одной, и только одной, расы.
Стало ясно: именно здесь когда-то и высадились психотики.
– На повестке дня один вопрос, – сказал Луум, – сколько еще миров они заразили? Сколько планет взорвали, ограбили, разгромили, сделали непригодными для жизни?
Ответ казался очевидным: много. Двуногие – прирожденные космические путешественники, а невменяемые двуногие так и вообще постоянно бродили меж звезд. Мысленно просканировав планету, психиатры начали анализировать информацию.
Первым ответ увидел Олг. Сначала он не поверил. Потом ответ увидел и Луум.
– Эти двуногие, – изумился Луум, – никогда ни с кем не контактировали. Они так и не вышли в космос!
Невероятно, но факт: местные двуногие не сумели освоить космические путешествия. И у них не было соседей, которые помогли бы им.
Олг внимательно просмотрел список миров двуногих. И тогда все окончательно встало на свои места.
Эта планета не была миром двуногих. Сумасшедшие расплодились в заповеднике!
– Вот так, – сказал Луум. – Четверо безумцев приземлились в заповеднике, где никто и не подумал бы их искать. Их потомки одичали, размножились…
– Еще как размножились!
– К сожалению. Все они – потомки безумной четверки.
– Они основательно поизмывались над заповедником, – сказал Олг. – Придется временно реклассифицировать его. Как туземцы прозвали свою планету?
Луум мысленно поискал ответ.
– Они называют ее Землей.
– Вызывай ремонтную бригаду, – сказал Олг. – И поторопись, пока местные не разорвали планету на части.
– По крайней мере, – подытожил Луум, – они не заразили ни одного нормального мира.
– Вот, значит, как, – сказал маленький рабочий.
– Именно, – кивнул Гик. – И теперь не кому-нибудь, а нам с тобой предстоит восстанавливать безжалостно убитую планету.
Рабочий взял в руки инструменты. Потом снова повернулся к Гику.
– А где же ее жители? – спросил он.
– Да уж точно не здесь, – рассеянно ответил Гик. – Психотикам место в лечебнице, в мягких клетках. – Он помолчал немного. – Само собой, местные очень расстроились на этот счет. Думаю, психиатрам потребовалось семь миллиардов смирительных рубашек… а теперь наконец не будешь ли ты так любезен приступить к работе?
Маленький рабочий кивнул и с ювелирной точностью начал воссоздавать раздробленную гору.
 
Жрун
Ложке не нравилось.
Ложке очень не нравилось, что в ней сидит Жрун. Но она ничего не могла поделать.
– Ну же, солнышко, еще одну ложечку, – говорила мама, склонившись над высоким детским стульчиком. От нее пахло приятным и теплым.
Мама не знала, что в ложке сидит Жрун. И папа не знал, хотя из-за него все и началось. Знал только Пушок, но ему было все равно.
– Солнышко, съешь. Это чудный сливовый пудинг. Ты же любишь сливовый пудинг. Ну же, малыш…
Малыш плотно сжал губы и решительно отвернулся. Да, он любит сливовый пудинг, но сейчас в ложке сидит Жрун. Жрун обидит его. Это малыш знал точно.
– Ладно, – сказала мама. – Все – значит все. – Она выпрямилась и вытерла малышу рот. Потом взяла тарелку со сливовым пудингом в одну руку и ложку в другую. Мама высокая и светлая, хотя не такая высокая, как папа. А папа не такой светлый, как мама. Вот почему малыш любит маму больше.
– Джим… ты не…
– Нет! – отрезал папа. Он сидел за рабочим столом над ворохом бумаг.
– Ты же не знаешь, что я хотела спросить, – тихо сказала мама. Она всегда говорила тихо, когда папа отвечал ей таким тоном.
Жрун услышал, ухмыльнулся и толкнул ложку.
– О черт! – Мама наклонилась, чтобы поднять ложку. – Пудинг испачкал ковер. Отмоется или нет?
– Не спрашивай меня, – пробормотал папа, склонившись над бумагами.
Во всем виноват папа. Если бы он не рассердился утром на маму, Жрун не явился бы. Но папа рассердился, и Жрун пришел. Он приходит всегда, когда кто-нибудь злится. Он так питается.
Жрун часто навещает людей этажом ниже, потому что они вечно орут друг на друга. Папа и мама посмеивались над людьми снизу. Но это не смешно! Только не тогда, когда там Жрун!
Мама унесла ложку на кухню, но ложка уже не была опасной. Жрун покинул ее и теперь медленно кружил по гостиной, высматривая, во что бы войти. Он пролетел вокруг люстры, заставив свет мигать. Малыш следил за ним широко раскрытыми глазами. Потом захныкал.
– О боже, – вздохнул папа, отрываясь от бумаг. – Неужели мне не дадут хоть немного покоя – даже воскресным утром?
– Может, он хочет еще молока? – спросила себя мама. Но Жрун уже вкусил папиного раздражения, и это сделало его сильнее. Он метнулся через комнату и запрыгнул внутрь папиной ручки.
Увидев это, малыш начал трясти стульчик и расплакался по-настоящему.
– Черт возьми! – крикнул папа и бросил ручку. – Ну вот, клякса! Я не могу сосредоточиться, когда так шумно!
Жрун заставил папу злиться на малыша, хотя на самом деле папе мешал работать именно Жрун. Жрун очень умный.
– Ему всего одиннадцать месяцев, – сказала мама. Жрун попробовал ее голос на вкус и остался доволен. – Мне очень жаль, что тебе не подходят его манеры.
Впервые мама сердилась все утро напролет. Она ничего не сказала, когда папа пожаловался на подгоревшие кексы, хотя в этом была не ее вина: это Жрун заставил духовку нагреваться чересчур быстро. Она не стала оправдываться, когда папа обвинил ее, что она прячет его сигареты, хотя это Жрун столкнул их за письменный стол. А когда у папы устали глаза, потому что Жрун мельтешил над газетой, мешая ему читать, и папа сделал маме замечание, что она не укладывается в семейный бюджет, мама опять ничего не ответила.
Но теперь она разозлилась.
Папа начал жалеть о своем поведении, но Жрун тут же сдул со стола все бумаги, притворившись сквозняком из окна.
– Все утро наперекосяк, – скривился папа.
– Он сейчас успокоится. – Мама взяла малыша, подняла вверх, вверх, вверх – и опустила на ковер гостиной.
Папа собрал с пола бумаги, вытер у ручки перо, достал сигарету. Прикурил, хоть Жрун и пробовал задуть спичку, и вернулся к работе. Но успокоиться папа уже не мог.
И Жрун знал об этом. Последний раз, когда Жрун входил в маму, она обожгла руку о плиту, и Жрун несколько часов ел ее боль. А сейчас он ест папино раздражение. Он был очень голоден, и ему хотелось еще больше.
Жрун запрыгнул в резиновую утку малыша, рассчитывая, что малыш не заметит. Но малыш заметил и быстро отполз прочь. Пушок сидел рядом на ковре, наблюдая за происходящим. Пушок не друг. Он тоже видит Жруна, но его это не волнует.