Юность

Лейтенант старается помочь мне - он подробно излагает свою несложную биографию, а я поглядываю и стараюсь запомнить его. Хочется, чтобы в очерке был и короткий запоминающийся портрет этого юноши с живыми черными глазами. Досадно, что подвижное молодое лицо летчика кажется обычным, без каких-либо запоминающихся черт. В самом деле, не станешь же писать о герое, что у него крупные, смешно оттопыренные уши? 
Исписано уже страниц восемь-десять. Я знаю теперь, что Александр Кузнецов родился в Куйбышеве, закончил десятилетку, перед самой войной кончил летное училище. 
Подробно, с некоторыми летными терминами, которыми можно будет щегольнуть в очерке, записаны и боевые подвиги лейтенанта. Но кажется, что главное так и не записал. Может быть, не хватает этой самой "психологии"? 
- Ты бы ему про девушку рассказал, - вмешивается Афанасьев, все время внимательно слушавший Кузнецова. 
- Про какую девушку? - подхватываю я. 
- Да это не стоит, - говорит Кузнецов. - Для газеты не интересно. 
- А все-таки? Не обязательно для газеты. 
- Так-то, пожалуй, любопытно. Девушка меня одна спасла. Это еще летом, в самом начале войны. 
- Ну, расскажите! 
- Ладно, расскажу. Давайте еще подымим. 
Закрываю блокнот, протягиваю Кузнецову папиросы. 
- Я прилягу, - говорит лейтенант. 
Он осторожно ложится, бережно укладывая забинтованную руку, молча курит. 
- Да, была у меня такая встреча, - наконец говорит он, и я вижу, как его насмешливые глаза становятся задумчивыми, нежными. 
...Когда лейтенанту Кузнецову стало ясно, что не только до аэродрома, но даже до своей земли не дотянуть и его "ястребок", донельзя израненный в неравном бою, отслужил, он выбросился с парашютом. 
Внизу зеленым морем раскинулся лес. Над его ровной поверхностью, далеко справа, взметнулось и тут же рассеялось голубоватое облачко. Прощай, "ястребок"!.. 
Приземляясь, лейтенант больно ушибся о дерево, повис на сучьях, рванулся и упал на землю. Остро заныла нелепо подвернувшаяся нога. 
Место было незнакомое. В многоголосый гомон леса - с шелестом листьев и птичьими голосами - не врывался ни один посторонний звук. Сладко пахли разморенные зноем травы, в резной листве земляничника краснели спелые ягоды. Во всем окружающем было столько ласкового покоя, столько величественной отрешенности от суетных дел человеческих, что Кузнецов с трудом поборол в себе расслабляющее, как истома, желание: хотелось лечь и, закрыв глаза, дышать этими сладкими запахами трав и ягод. Но уже в следующую минуту летчик был на ногах. Он вынул пистолет и, оглядываясь, двинулся на восток. 
Вскоре лес поредел. На опушке желтела железнодорожная насыпь. Линия не действовала - полоски рельсов были покрыты тусклой ржавчиной. Полотно, раздвинув опушку, поворачивало в лес, терялось в его зеленой чаще. 
У самых рельсов, прижимаясь к лесу, стояла сторожка. 
Чуть поодаль раскинулось с десяток крестьянских избутек. Кузнецову даже показалось, что он слышит тявканье собак. 
Что делать? 
Выждав, пока совсем завечерело, лейтенант осторожно пошел к сторожке. Постоял, прислушался. Из-за дощатой двери не доходило ни одного звука. 
Держа наготове пистолет, Кузнецов тихонько стукнул. 
За дверью послышались неторопливые шаги, старческий ворчливый голос: 
- Кого бог несет? 
- Свой, русский. 
Хозяин явно не торопился открывать. Донесся шепот - старик с кем-то советовался. Затем звякнула щеколда, женский голос пригласил: 
- Входите. 
В комнате тускло мигал каганок, отбрасывая ка выбеленные стены колеблющиеся тени. 
- Здравствуйте, хозяева, - поздоровался лейтенант и тут только рассмотрел, что его заступница - миловидная девушка. 
- Вы кто же будете? - заговорил старик. 
Лейтенант прямо посмотрел в настороженное лицо старика. 
- Советский командир. Летчик. Остался без машины, прыгнул да вот еще ногу подвернул. 
Старик участливо посмотрел на лейтенанта, заторопил дочку с ужином, шепотком начал извиняться. 
- Прости, мил человек, что хоронюсь так. Время-то вон какое... 
- Ну, что вы, что вы! 
Через минуту Кузнецов сидел за столом, е аппетитом ел рассыпчатую картошку, рассказывал, что делается на Большой земле, и сам слушал невеселый рассказ старика. 
- Уйти с дочкой не успели. Клином немец тут прошел. Корову увели, свинью прирезали - навели порядок!.. Сейчас в деревне-то не стоят, а наездом бывают. 
Боюсь вон, как бы над девкой не намудровали, охальничают сильно... 
Лейтенант поглядел на девушку, невольно залюбовался. Смущенная словами отца, она вспыхнула, закусила губу. Глаза девушки гневно потемнели. Застигнутая взглядом летчика, она смутилась еще больше, отвернулась. 
- Как вас звать? - спросил Кузнецов. 
- Наташа. 
- Что же, Наташа, худо в неволе? 
- Так плохо, что порой лучше бы не жить! - горячо отозвалась девушка. Иной раз кажется, сама бы их всех передушила! 
- А ты зря не болтай! - строго остановил старик. - Много ли одна сделаешь? 
- Появятся партизаны - уйду. 
- Вот тогда и толковать будем. 
Уже укладывались спать, когда снаружи послышались шаги, резкие удары в дверь. 
Наташа побледнела. Старик, охнув, прирос к табуретке. Кузнецов поднялся, зажав в руке пистолет. 
И вдруг осененная догадкой Наташа коротко бросила отцу: 
- Туши свет, отпирай, скажи - дочь с мужем. 
Тоном, не допускающим возражений, показала лейтенанту на свою кровать: 
- Ложитесь мигом! Одежду под подушку. 
Все это произошло в какие-то секунды. Девушка сбросила платье в тот миг, когда погас свет. 
В дверь грохотали. 
- Иду, иду, - ворчливо отозвался старик и, кряхтя, долго возился с запором. 
Резкий луч электрического фонарика золотым столбиком уперся в стену. Немцы - их было трое - внимательно осмотрели комнату, - Чужой есть? 
- Нет, господин хороший, никого нет, - ответил старик. - Я да вон дочка со своим мужиком спит. 
Долговязый немец подошел к кровати, осветил лица лежащих. - Кузнецов всхрапывал, девушка сонно приоткрыла глаза, глубже укрылась одеялом. Мелькнула смуглая девичья рука, глаза долговязого похотливо забегали. 
- Встать! 
Кузнецов не пошевелился.