Юность

Каким-то шестым, шоферским, чувством признав в 
Зайцеве собрата по профессии, водитель беззлобно огрызается: 
- Сам не сидел, что ли! 
Мотор начинает рокотать, наваливаемся впятером, и сильная машина легко выскакивает из западин. Шофер отводит трехтонку на безопасное место, выглядывает из кабины: 
- Ну, спасибо, товарищи, не знаю, как вас благодарить! 
- Чего ж ты в валенках? - кивает Пресс. 
- Старшина у нас, пропади он пропадом, проваландался, - сердито говорит водитель, постукивая мокрыми, задубевшими на ветру валенками. 
- Промочил ноги? 
- Не без этого. Ничего, в кабине отогреются. 
- Зайцев, - окликает Пресс, - садись с ним - и до Гулевого. Пусть даст сухие портянки да немного погреться. Это по пути. 
- Эх, вот спасибо! - широко улыбается водитель, обрадованный, кажется, последним больше, чем сухими портянками. 
- Есть! - козыряет Зайцев и озорно оглядывается. - Мне бы, Михаил Аркадьевич, за вредное производство тоже подкинуть надо. 
- Ну, ну! - грозит Пресс. 
В редакции нас ожидает посетитель. Положив забинтованную правую руку на колени, а левой вертя незажженную папиросу, на табуретке у самой двери сидит невысокий пожилой солдат с прокуренными желтыми усами. 
При нашем появлении он браво вскакивает и едва не достает головой потолка - при коротком туловище у него оказываются непомерно длинные ноги. 
- Здраю-желаю! 
Мгновенное превращение в гиганта настолько неожиданно, что мы все смеемся. Широко улыбается привыкший, видимо, к подобным эффектам и необычный "складной" гигант. Увидев позже вошедшего Пресса, он вытягивается: 
- Разрешите обратиться, товарищ старший батальонный комиссар! 
- Пожалуйста. - Пресс смотрит на посетителя, подняв голову, глаза у него весело блестят. 
- Гвардии рядовой Александр Пушкин... 
- Уж не Сергеич ли? - не сдерживается Метников. 
- Так точно - Александр Сергеевич, - невозмутимо чеканит гвардеец. Полные тезки! 
- Не родня случайно? 
- Никак нет! Фамилия наша пошла от прозвища. 
Из уральских пушкарей. 
- Стихи не пишете? - не унимается Метников. 
- В измальстве пытал - не выходит. Складу нет. 
Строго поглядывая на нас, Пресс подходит к окну, приглашает: 
- Садитесь, Александр Сергеевич. Вот сюда, поближе. 
Значит, вы из пушкарей? 
- Сам-то нет, - добродушно щурится Пушкин, - К стихам не прибился, из пушкарей выбился. Плотник я. Служу в части майора Потапова. К вам по пути завернул, в штаб вызывали. Заодно в медсанбад заглянул. 
- Что у вас с рукой? 
- Чирьяк, будь он неладен, вскочил. Вскрыли. 
- А в штаб зачем? 
- Награды вручали. Вот. - Пушкин распахивает шинель и, не сдержавшись, косится на грудь: повыше кармана на гимнастерке поблескивает орден Боевого Красного Знамени. 
- Ого! Ну, поздравляю, Александр Сергеевич! - Пресс крепко пожимает руку солдату. - За что наградили? 
- Вторая-то у меня профессия - охотник, на Урале это у нас как должно. Так вот за нее. Снайпером я сейчас. А к вам вот по какой нужде. 
- Слушаю, Александр Сергеевич. 
- Охота мне в газету заметку пропустить. Да вот рукой нонче плохо ворочаю. 
Говорит и держится Пушкин свободно, просто, от всей его фигуры веет спокойствием, добродушием. Слушаем мы его, невольно улыбаясь, хотя ничего смешного он и не говорит. 
- О чем же вы хотите написать? 
- Про одного нашего солдата. Орел парень! 
- Хорошо, Александр Сергеевич. Прохоров, помогите товарищу. 
Пушкин подсаживается ко мне, тихонько шепчет: 
- А закурить тут можно? 
- Конечно. - Я беру бумагу, ручку, жду, пока солдат закурит. Говорите, Александр Сергеевич. 
Пушкин снимает шапку, минуту молчит, собираясь с мыслями, лицо у него становится сосредоточенным. 
- Пиши, стал быть, так: "Крепко бьет фашистских подлюков рядовой Анисим Захаров. Самый что ни на есть герой - богатырь он! Пять дней назад, когда наша рота брала деревню Маловку..." 
Покуривая, неторопливо, словно заново переживая то, о чем он рассказывает, Пушкин диктует. Если убрать некоторые "негазетные" слова, чуть поправить, - получится толковая корреспонденция. Кончив диктовать, Александр Сергеевич просит прочесть заметку вслух и, внимательно выслушав, удовлетворенно говорит: 
- Все верно. Теперь подпиши, а я заверю. 
Александр Сергеевич встает, снова поражая неожиданным своим ростом, надевает шапку, вытягивается. 
- Разрешите идти, товарищ старший батальонный комиссар? 
- Что, уже все готово? - подходит Пресс к солдату. 
- Они вот помогли, написали. 
- Ну, добро, добро. Вы нам пишите, Александр Сергеевич. Военкором нашим будьте. 
- В начальство пошел! - весело щурится Пушкин и тут же сгоняет улыбку. - Это можно, когда во как надо человека в газете осветить! Потому заслужил! 
- Правильно. Через неделю будем ждать от вас новой заметки. 
- Пришлю. О минометчиках надо будет - боевой народ! 
- Вот, вот. очень хорошо! Ну, счастливо, Александр Сергеевич! 
- Спасибочко и вам тоже! 
Александр Сергеевич с чувством пожимает руку Пресса, обходит поочередно всех нас и уходит. Редактор берет у меня заметку Пушкина, на ходу правит се, передает Метникову. 
- В номер, секретарь. 
- В этот некуда, Михаил Аркадьевич. Сверстано. 
- Что-нибудь снимите! - Пресс проходит по избе, останавливается, очень мягко говорит: - И помните, для кого делается газета, почему она называется солдатская. 
С этого дня и начали появляться в нашей газете заметки, подписанные зпаменитой фамилией - А. Пушкин. 
9 
Весна так и застигает нас в этой маленькой деревушке. 
Жмурясь от яркого солнца, я выхожу на крыльцо, с сожалением смотрю на только что отмытые кирзовые сапоги. Автобусы стоят в проулке, вплотную к дому. Но чтобы подойти к ним, обязательно приходится лезть в жирную, загустевшую на солнце грязь. Э, ладно! 
На ступеньках автобуса сидят шофер Леша и Нюра. 
Девушка вскакивает. 
- Набор, товарищ лейтенант? 
- Набор. Абрамов здесь? 
- Тут. Верстает. 
Пол внутри наборного цеха покрыт жидкой грязцой. 
Утром его старательно скоблят, а к обеду под ногами снова хлюпает черное болотце. Того и гляди поскользнешься. 
- Как дела, Иван Кузьмич? 
Метранпаж не спеша поднимает голову.