Погоня в тумане

— Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Да.
Денисов положил перед Говоровым снимок, который держал в руках. У Говорова глаза полезли на лоб от удивления, потом он рассмеялся.
— Ты с ума сошел, Михаил!
— Полностью в здравом уме.
— Тогда заболел неумеренной подозрительностью…
— А вот это и надо проверить.
— Какой помощи конкретно хочешь?
— Мы установили, что Спиридонов не мог приехать в Калининград на поезде. Надо взять фотографию Вальдиса и вот эту… и допытаться, могли ли изображенные тут люди прибыть сюда законным путем — на самолете, в поезде, в в рейсовых автобусах.
— Ладно, — сказал Говоров. — Чем еще могу помочь?
— Больше пока ничем. — Денисов встал, прошелся по кабинету.
Говоров впервые видел друга таким взволнованным.
— Решающий день! — воскликнул тот. — Понимаешь ли, Аркадий Степанович: решающий!
— И он тоже идет к концу, — заметил Говоров, поглядев в окно.
Зазвонил телефон. Говоров снял трубку.
— Тебя. — Он протянул трубку Денисову.
Помощник сообщил подполковнику, что «солист» опять заработал, передачу ведет из района разрушенного пивного завода.
  
Операция на трубе
 
В середине этого же, пятого дня на автобусной стоянке перед Южным вокзалом появился Слесаренко — изрядно навеселе. День был хмурый, туманный: то моросило, то дул сырой ветер с моря. Прохожие поднимали воротники, кутались в платки и кашне. А в душе у заведующего турбазой цвела весна.
Дело было в том, что Слесаренко, завершая летне-осенний туристский сезон, оформил сдачу в утиль девятнадцати пришедших в негодность матрацев. Их списали без нареканий. И даже пожурили: давным-давно, дескать, надо было списать подобное барахло. Слесаренко ликовал: из девятнадцати негодных матрацев одиннадцать принадлежали его семье и родственникам.
Удачную операцию Слесаренко отметил парой кружек у пивного киоска, сообразил «на троих» в забегаловке на Почтовой улице и уже собирался сесть в автобус, уходивший в Зеленоградск, когда в толпе, ожидавшей другой пригородный автобус, увидел Мартынова. Одного из тех двоих, с которыми выпивал ночью на турбазе.
Не раздумывая, Слесаренко кинулся к автобусу. Тот уже отходил, но заведующий успел схватиться за поручни. В переполненной машине ворчали женщины. Слесаренко нажал, чтобы влезть в автобус. На него тут же накинулись: здоровенный мужчина, мог бы и на подножке повисеть. Слесаренко притих, но ненадолго — на ходу руки стыли, легко было и на мостовой очутиться. После третьего мощного рывка толпа спрессовалась, в автобусе нашлось местечко и для Слесаренко. Дверка захлопнулась.
Слесаренко радостно вздохнул и осмотрелся: тут ли Мартынов?
Мартынов стоял спиной к Слесаренко у передней двери. «Чтобы в случае чего сразу выскочить!»— сообразил заведующий. В руках у Мартынова висела авоська с хлебом, консервами и разными пакетиками.
Лучше всего было бы теперь закричать, что в автобус забрался враг, навалиться на Мартынова всей оравой, связать, отвезти в милицию…
Слесаренко с сожалением отверг этот план. В автобусе было мало мужчин, а на женщин он не рассчитывал. Женщины могли и не поверить, что молодой, приятный на вид, хорошо одетый парень — враг. Скорее самого Слесаренко, небритого, в одежде далеко не праздничной, к тому же выпившего, сочтут за врага. Женщины Слесаренко не понимали. Он привык учитывать этот горестный факт.
Заведующий не отходил от задней двери. Он решил действовать так: Мартынов наружу, он за Мартыновым. А на станциях народу хватает, милиционеры тоже найдутся. Позвать на подмогу, и точка!
Но и этот план срывался. Мартынов пропустил три окраинные станции — на них как раз всегда было много людей — и сошел на загородной. У Слесаренко упало сердце, когда он выскочил следом: у шоссейной дороги стоял станционный навес, под навесом не было ни души, а с автобуса сошли лишь они двое.
Рослые деревья толпились кругом да неширокая — двум телегам не разминуться — булыжная мостовая уводила куда-то вправо. Там, вероятно, был поселок. Но Мартынов пошел не по дороге в поселок, а влево, к реке.
«Уйдет!» — мелькнула в мозгу Слесаренко смятенная мысль.
— Стой! — закричал заведующий. — Стой, говорю по-хорошему!
Мартынов остановился.
— Ну? — сказал он, когда Слесаренко приблизился. — Допустим, стою. А дальше что?
— Да вот видишь… — Слесаренко вдруг растерялся. Заготовленное «руки вверх!» показалось ему не вполне уместным в этой несуразной обстановке.
— А, боевой завтурбазой? — узнал Мартынов и рассмеялся. — Обожатель калининградской сардины!.. А здесь что делаешь?
Слесаренко почувствовал, как бурной волной прибывает храбрость.
— Пойдем! — Он потянул Мартынова за руку.
— Совсем с точки съехал?
— Пойдем, — твердил заведующий. — В милицию тебя… Потому что… Короче, понял?..
Рядом мирно плескалась Преголя. Мартынов рванулся и толкнул заведующего в плечо. Слесаренко не удержался на мокрой траве высокого берега и рухнул в воду.
От ужаса он даже не крикнул, падая. Преголя в этом месте глубока, и Слесаренко не сразу достал до дна. Отчаянно оттолкнувшись, он выплыл и тогда закричал:
— Тону! Помогите!
С обрыва на него глядел обозленный Мартынов.
— Холодная ванна тебе на пользу. Греби на берег!
Слесаренко закричал еще отчаянней:
— Я неплавающий! Помогите!
Мартынов прислушался, не отозвался ли кто на крик, потом отбежал в сторону и возвратился с обрывком полусгнившего фала — рыбацкой веревки со стальными жилами внутри.
— Я тебе покажу тонуть… Лови!
Он три раза бросал веревку, прежде чем Слесаренко, выбивавшийся из последних сил, ухватил ее. Мартынов проворно закрепил второй конец фала за ствол стоявшего неподалеку каштана и крикнул:
— Выбирайся сам! А еще встретишься, на три метра в землю вгоню. Я беспощадный, помни!
Слесаренко еле выкарабкался на сушу и, упав на песок, заплакал от бессилия и ярости. Но лежать в насквозь мокрой одежде было слишком холодно. Заведующий вскочил и побежал по тропинке.
— Врешь! — ожесточенно бормотал Слесаренко, прибавляя ходу. — Врешь, понял?!
Он выбежал на открытый участок, заставленный полуразрушенными производственными зданиями, и узнал, наконец, куда попал. Это был так и не восстановленный после войны пивной завод. Единственным целым сооружением была здесь кирпичная труба, метров на семьдесят возвышавшаяся над местностью. И к этой трубе пробирался среди руин Мартынов.
На этот раз Слесаренко побежал без крика, чтоб не спугнуть беглеца. Мартынов юркнул в трубу, и когда Слесаренко проник за ним в узкий вход, он увидел в стволе темную фигуру, карабкающуюся вверх по стальным скобам.
— Все теперь! — радостно закричал Слесаренко. — Не уйдешь!
Сверху брызнул сноп света электрического фонарика, послышался удивленный возглас Мартынова:
— Догнал! Вот же настырный.
— Все! — ликовал Слесаренко. — Теперь попался!
С высоты донесся презрительный ответ:
— Я еще не попался.
Заведующий глядел, как все уменьшается темная фигурка. Мартынов достиг вершины трубы и пропал. Заведующего охватил страх, что беглец по какой-нибудь веревке спустится вниз с наружной стороны. Он уже повернулся, чтобы выскочить из трубы, когда сверху донесся язвительный голос:
— Зав! Живой?
— Живой, — нехотя отозвался Слесаренко. Надо было поддерживать разговор с Мартыновым, чтобы хоть слышать беглеца.
— Не простудишься? Ты же мокрый! Уходи, пока не закоченел.
— О себе заботься.
— О себе я позаботился. У меня тепло, светло, мухи не кусают… Убирался бы все-таки, ведь захвораешь!
— Слушай, Мартынов. Ты бы по-хорошему…
— Пошел с тобой в милицию?
— Людей позову!
— Людей здесь не бывает. Кричи, бейся головой о кирпич, заложи и взорви мину — никто не отзовется. А пойдешь искать людей — и я уйду. Но не раньше.
— Сойдешь — жрать захочешь!
— У меня запасов на неделю. Сейчас вот поужинаю, что-то проголодался. А ты как? Выдержишь неделю без еды?