Покоряя Вселенную (ЛП)

— Но я уверен, что ты знаешь… — он продолжает. — Обожание значит «поклонение», и… тебе не следует поклоняться никому. Даже мне.
Я продвигаюсь так, чтобы лучше видеть его, но сейчас темно, я вижу только его контур.
— Стоп. Остынь, Мальчик-Мозг. Я не это имела в виду. Просто я восхищаюсь тобой, и это хорошо. И я изменилась с тех пор, как я с тобой. И это здорово, когда твоя вторая половинка делает тебя лучше.
Разве ты так не думаешь? Я умираю, как хочу спросить, но не собираюсь сегодня настаивать на развитии темы.
— И я согласен, — говорит он — Просто убеждаюсь.
Уфф! Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его.
— Не переживай, у меня нет никаких секретных твоих статуэток в моем шкафу. И просто чтобы ты знал — я цитирую знаменитую фразу Дарта Вейдера — Меня напрягает ваше неверие. Давайте посмотрим, кто теперь ботаник.
Он смотрит на меня в замешательстве.
— Звездные войны, — поясняю я.
— О, это не должно было меня удивить, — мямлит он.
— Что? — говорю я, пребывая в шоке. — Что это значит?
— Это значит... — Он убирает волосы с моего лица и мягко меня целует. — Что мне следует прекратить недооценивать тебя.
Крестная однажды сказала мне, что ты можешь посмотреть в глаза парню и увидеть, врет он или нет. Если он вздрагивает или отводит взгляд, не доверяй ему. Но глаза Гордона стойкие. Сильные. Настолько стойкие и сильные, насколько я могу сказать в окружающей абсолютной темноте.
— Спасибо, милый.
— Пожалуйста. — Он целует меня снова, затем быстро отодвигается. — И, возвращаясь назад… нет, я не думаю, что есть жизнь на Глизе 581с.
— И почему нет?
— Потому что нужно намного больше, нежели просто вода, чтобы воссоздать определенные условия, как на Земле. Нужен углекислый газ, и никто даже не знает, есть ли он там. Кроме того, половина планеты повернута лицом к звезде все время, и в результате она опаляется.
— И…
— И другая половина планеты постоянно в темноте, поэтому слишком холодная. Вряд ли пригодная для жизни, не так ли?
— Всё всегда настолько черное и белое для тебя? Что насчет буфферной зоны посередине? Та сумеречная зона, которая одновременно освещается звездой и скрыта от её прямых лучей? Может ли быть там жизнь?
Гордон обдумывает вопрос. Мне любопытно услышать его ответ. Если он думает так же, как и я, он решит, что это возможно, и нам, вероятно, следует отправить НАСА туда в ближайшее время. Если нет... ну, тогда он стал бы первым ботаником, кого я знаю, кто считает, что других миров не существует.
— Одинаковые ли два человеческих отпечатка пальцев? — говорит он. — У всех шести с половиной миллиардов людей в этом мире? — Он сжимает мои пальцы, один за другим. — Нет, они все разные. Поэтому я думаю, что Земля — уникальное чудо природы, вроде нас. И, кстати, говоря о фриках, мы оба знаем, что может быть только одна Хлоя в мире, верно?
Жесткий удар. Прямо в центр его трицепсов. Хватит ему смеяться, теперь он вскрикивает от боли. Я знаю, что права насчет сумеречной зоны на Глизе 581c, там может быть жизнь. Когда он смотрит в пространство, я понимаю, что не смотрю на звезды, как обычно делаю. Я пялюсь на него.
Может, он прав. Может, в каком-то смысле я поклоняюсь ему. Но неужели это так плохо? Только если он не может сопереживать, я думаю. Если он не знает, какого это, обожать кого-то.
Мой телефон издает короткий шум, сообщающий о голосовой почте. Я слушаю сообщение.
Оно пришло две минуты назад от Рока. Его голос звучит низко, на грани депрессии. «Счастливого дня Святого Патрика, Хло. Позвони мне, если хочешь». И вина, которую я чувствую за все время с Гордоном, тянется отсюда до Глизы 581c.
Глава 20
Время от времени мой папа идет ловить рыбу, не чтобы заработать, а просто чтобы выбраться из дома. Две недели назад, при полной луне папа решил, что пора выходить. Рыбалка при луне не лучшее время для ловли чего-нибудь, но для ловли сна это бесценно. Обычно он идет один, но сегодня вечером он пригласил меня с собой. Так как Гордон работает над проектом, я принимаю его предложение.
Наша лодка мягко качается где-то около Шугарлоф Ки на стороне Залива. Лежа на спине, я наблюдаю, что луна на востоке окружается облаками, недостаточно густыми, чтобы полностью скрыть ее. Папа сидит с другой стороны лодки, настраивая свою удочку, холодное пиво стоит между его коленей. Он не говорит много, просто натягивает блесны и грузила.
— Что ты собираешься поймать сегодня вечером?
— Что клюнет. — говорит он — Может, луциана или тарпона.
— Тарпон? Фу.
Я закрываю глаза и представляю, что приду сюда когда-нибудь с Гордоном. Мы могли бы попасть в массу неприятностей в одиночку на лодке, учитывая, как всё время вместе разгораемся. Интересно, что он сейчас делает.
— Так, красавица... — Папа сидит спиной, положив одну руку вдоль борта лодки, а в другой руке держит пиво.
— Так, папочка...
Сейчас начнётся допрос. Я не против, потому что папа всегда дает комментарии. Плюс, я знаю, что он мне полностью доверяет, всегда так.
— Как дела с химией?
— С химией всё хорошо.
— Рок?
— Хорошо.
— Парень?
— Хорошо.
— Предохраняешься?
— Пока нет необходимости.
— Это моя девочка.
Он делает очередной глоток пива. Я улыбаюсь на Луну. Юпитер играет в прятки между облаками, только одна звезда видна сегодня. Я сворачиваюсь калачиком на моей стороне, закрыв глаза, океан меня убаюкивает.
— Ты ведь не знаешь, почему мы здесь? — спрашивает он вдруг.
Мои глаза резко открываются.
— Э-э...порыбачить?
Он с улыбкой смотрит на меня.
— Кое-кто ушел в подполье на некоторое время, — замечает он. — Она даже не читала свои астрономическим новостям.
— Сегодня вечером падение комет?
Я быстрое сканирую небо на что-то необычное. Он снова улыбается, заканчивает оставшееся пиво и бросает пустую бутылку в полиэтиленовый пакет.
— Я никогда не знал, что моя красавица забудет про лунное затмение, с тех пор как она была... — Он приближает свои руки близко друг к другу, изображая малышку Хлою.
— Затмение сегодня вечером? — Мои глаза широко открываются. Я не могу поверить, что это совершенно выскочило у меня из головы.
— Гордон занимает большую часть твоих мозговых клеток. Просто убедись, что оставляешь немного места для других вещей. Он хороший парень, но в этом возрасте даже у хороших ребят в мыслях лишь собственные гормоны.
— Он не такой, папочка.
— Они все такие, красавица, — парирует он. Папа хочет, чтобы я это поняла, и поняла хорошо. — Я был таким, и думаю, я довольно приятный парень. Так что будь осторожна.
— Хорошо, я поняла.
Волна несет лодку к живописной небольшой скале, затем снова успокаивается. Папа открывает ещё пиво, ложится на спину и смотрит на Луну. Он закончил свою лекцию, если её можно так назвать, но мне стало интересно, вдруг он прав. Если все парни такие, то почему не я чувствую, что Гордон использует меня?
Добрых двадцать минут мы ничего не говорим, просто смотрим в небо и ждем. Затем, мало-помалу, нижний край Луны начинает выравниваться, темная тень закрыла очертания Луны. Это удивительно, что мы — наша гигантская, массивная планета — мешает продвижению солнечного света.
Я пытаюсь представить себе отца подростком, ещё до встречи с мамой. Сколько девушек у него было? Он любил кого-нибудь из них? Как он отреагировал на мое удочерение? Представляя его с разных сторон с одной стороны делает меня ближе к нему, а с другой — отдаляет. Я никогда полностью не узнаю его и его секреты. И будучи его дочерью, я не хочу их знать.
Я осматриваюсь вокруг, проверяя, бодрствует ли он все еще, оценивая небесное шоу. Его глаза — щелочки, но открытые. Периферийным зрением он ловит меня, наблюдающей за ним, и выдаёт одну из его милых улыбок папочки. Восхитительную улыбку папочки. Я улыбаюсь в ответ. Наползающая тень, наконец, закрывает всю поверхность луны интенсивным оттенком красновато-оранжевого, и я не могу не думать, что мой папа немного походит на лунное затмение — непонятный в своей части тени, но все равно видно, все равно красиво, и все еще там, когда я смотрю на него.