Лиза из Ламбета

— Ну и пекло! — слышалось отовсюду. Народ потел и отдувался.
Женщины сняли капоры и накидки, мужчины, следуя их примеру, освободились от пиджаков и остались в одних сорочках. Что дало пищу для изрядного количества шуток (причем далеко не всегда поучительного характера) по поводу предметов одежды, с которыми та или иная персона с радостью расстанется. Откуда напрашивается вывод, что честный, прямодушный англичанин понимает намеки из французских комедий куда лучше, чем принято считать.
Наконец вдали показался паб, где предполагалось дать лошадкам отдохнуть и обтереть их мокрой губкой. Об этом пабе в последние четверть часа только и говорили; теперь, когда он стал виден на верхушке холма, раздались радостные возгласы, а один бездельник, особенно мучимый жаждой, затянул «Правь, Британия», в то время как другие пел и менее патриотическую песню «Пиво, славное пиво!». Платформа остановилась у дверей паба, люди горохом посыпались на землю. Паб был тотчас взят в осаду, официантки и мальчики на побегушках бросились выносить пиво жаждущим.
 Коридон и Филлида. Идиллия 
Согласно канону, в процессе ухаживания любезный пастушок и прелестная пастушка пьют из одного сосуда.
— Давай, пей уже, — сказал Коридон, учтиво вручая своей милой пенящуюся кружку.
Филлида молча приблизила ротик к кружке и смачно глотнула. Пастушок наблюдал с тревогою.
— Эй, ты тут не одна! — воскликнул он, видя, что Филлидина головка запрокидывается все выше, а содержимое кружки неумолимо убывает.
Прелестница остановилась и передала кружку своему возлюбленному.
— Ну ты сильна! — протянул Коридон, заглядывая в кружку, и добавил: — И сноровиста. — Затем галантно приложился губами к тому самому месту, где кружки касался ротик его милой, и допил содержимое.
— Вот это я понимаю! — заметила пастушка, причмокивая. Она высунула язычок, облизала свои прелестные губки и глубоко вздохнула.
Любезный пастушок, прикончив содержимое кружки, тоже вздохнул и молвил:
— Я бы от второй порции не отказался!
— Раз уж ты первый начал, я вот что скажу: этого хватило только горло прополоскать!
Вдохновленный ее словами, Коридон, как верный рыцарь, побежал к барной стойке и вскоре возвратился с полной кружкой.
— Теперь ты первый пей, — предложила заботливая Филлида.
Коридон сделал долгий глоток и вручил ей кружку.
Филлида с девичьей скромностью развернула кружку так, чтобы не коснуться следа от губ Коридона, на что Коридон не преминул заметить:
— Ишь, какая брезгливая.
Тогда, не желая огорчать возлюбленного, Филлида вернула кружку в исходное положение и приложилась алым ротиком именно к тому месту, где касался кружки Коридон.
— Ну вот и все! — сообщила она, вручая возлюбленному пустую кружку.
Любезный пастушок достал из кармана короткую глиняную трубку, продул ее, набил табаком и закурил, меж тем как Филлида вздохнула при мысли о прохладном напитке, струящемся по ее гортани, и от удовольствия погладила себя по животу. Коридон сплюнул, и его милая тотчас сообщила:
— Я могу плюнуть дальше.
— А вот и не можешь.
Она предприняла попытку и преуспела. Коридон собрался и снова плюнул, дальше, чем в первый раз; Филлида тоже плюнула. Идиллическое состязание продолжалось, покуда рожок не возвестил, что пора ехать дальше.
* * *
Наконец они добрались до Чингфорда, и здесь-то лошадок освободили от упряжи, а платформу, где предстояло обедать, откатили под навес. Все изрядно проголодались, но есть было рано, и пассажиры платформы рассыпались на группки и пошли выпить. Лиза с Томом и Салли со своим дружком завернули в ближайший паб, и, пока они пили пиво, Гарри, большой любитель спорта, в лицах изобразил боксерский турнир, что имел место в прошлую субботу и запомнился, в частности, тем, что один из участников скончался от полученных увечий. Несомненно, событие было из ряда вон выходящее; Гарри уверял, что присутствовали даже несколько очень важных персон из Вест-Энда, говорил об их безуспешных попытках остаться неузнанными и о замешательстве, когда один болельщик из озорства крикнул: «Атас, полиция!» Гарри втянул Тома в продолжительный спор о боксе, в котором Том, будучи человеком застенчивым и покладистым, потерпел бесспорное поражение. Затем все четверо вернулись на платформу, где уже накрывали обед — вытаскивали из-под сидений корзины со снедью, выставляли бутылки пива, от вида которых пересыхали и без того сухие гортани.
— Сюда, леди и джентльмены — если, конечно, вы настоящие джентльмены, — вопил кучер. — Лошадкам нужно подзаправиться!
— Придурок! — послышалось в толпе. — Мы тебе не лошади — мы воду не пьем.
— Вижу, леди, вы очень умная, — не растерялся кучер. — Наверняка только из пансиона.
Весьма зрелый возраст упомянутой леди свидетельствовал об известной доле иронии в словах кучера. Кто-то дунул в рожок, на что Лиза не преминула заметить:
— Эй, там, полегче! Будешь так дудеть — лопнешь; лопнешь — испортишь мне обед!
Наконец все уселись обедать. Чего только не было на столах — пироги со свининой, охотничьи колбаски, сосиски, отварной картофель, яйца вкрутую, бекон, телятина, окорок, крабы и креветки, сыр, масло, холодный пудинг на нутряном сале с патокой, пироги с крыжовенным вареньем, пироги с вишневым вареньем, еще масло, хлеб, еще сосиски и снова пироги со свининой! Снедь исчезала так быстро, словно за столом орудовала стая хищников; ели методично, молча, истово; откусывали помногу, глотали не жуя. Сметливый иностранец, случись ему наблюдать, как эти честные труженики расправляются с едой, понял бы, почему Англия — великая держава. Он бы понял, почему британцы никогда, никогда не будут рабами. Наши герои прекращали есть единственно для того, чтобы попить; залпом опустошали стаканы, протечек не допускали. Они ели и пили, пили и ели — но, поскольку все в этом мире когда-нибудь кончается, остановились в итоге и они и хором, в тридцать две глотки, удовлетворенно рыгнули.
Затем компания разбилась на пары. Гарри и его подружка зашагали к лесу, где под сенью дерев могли предаться уверениям в вечной любви и перевариванию обеда. Том все утро ждал этого счастливого часа; он рассчитывал, что обильная еда поможет растопить холодность Лизы, и уже представлял, как они с ней усядутся на травке, под развесистым каштаном, как он, Том, обнимет Лизу за талию, а ее головка будет покоиться на его горячей груди. Лиза тоже предвидела послеобеденную разбивку на пары и усиленно измышляла предлог уклониться от похода в лес.
— Не хочу, чтоб он меня обслюнявил, — пробормотала Лиза. — Тисканья да поцелуи — для дураков, а я не дура.
Лиза едва ли сознавала, почему ласки Тома так ее раздражают; не нравятся они ей, и точка. По счастью, помощь пришла в виде благословенного института брака, ибо Джим и его жена не выказывали ни малейшего желания провести день наедине, и Лиза, видя их замешательство, предложила пойти на прогулку вчетвером.
Джим тотчас согласился, и с явным удовольствием; у Тома упало сердце. Вслух возразить ему не хватило смелости, зато он смерил Блейкстона испепеляющим взглядом. Джим отвечал добродушной улыбкой; Том насупился. Они пошли лесом. Джим держался подле Лизы, причем Лиза ничуть не противилась, поскольку сделала вывод, что Джим, даром что нахал, далеко не дурак. Том буквально наступал им на пятки, и если Джим прибавлял шагу, Том старался его догнать, а миссис Блейкстон, которой совсем не хотелось остаться в лесу одной, перестраивалась на мелкую рысь. Джим вдобавок и разговор вел так, чтоб задействовать одну Лизу, а Тому показать, что он тут лишний, только Том всякий раз вставлял пару мрачных реплик, чтоб Джиму не так сладко было. В конце концов Лиза рассердилась.
— Ты, Том, верно, нынче не с той ноги поднялся, — сказала она.
— А ты, когда согласилась со мной ехать, по-другому думала. — Том сделал ударение на «со мной».
Лиза передернула плечами.