Пересмешники (СИ)
Я хотела бросить телефон. Бросить ноутбук. Бросить стул, стол, кровать. Я хотела разбить окно. Так люди срывались, сходили с ума, злились так, что выходили из себя.
Я говорила себе дышать. Раз, два, три.
Я глубоко вдохнула с болью. Я не сорвусь. Нет, я не сорвусь. Но я злилась, и, повернувшись к зеркалу, я увидела пульсирующую вену на лбу. Она отсчитывала ритм, как грудь Картера тем утром.
Я услышала рвущийся звук. Громкий, ужасно громкий. Я закрыла уши от громкости. Я медленно открыла глаза, не желая открывать их. Картер был на мне, сдавил ногами. Он был обнажен. Что–то было не так. Его ноги были по бокам от меня, надо мной была его широкая бледная грудь, и я не хотела смотреть вниз, потому что тогда увижу его пенис, твердый пенис, который я не хотела видеть, ведь он пытался надеть на него презерватив. И порвал он упаковку от него.
– Что ты делаешь? – пробубнила я.
– Устанавливаю купол.
– Купол?
Может, он и кивнул, но я не знала. Казалось, у него были две головы. Или одна была размытой. Я не знала, все кружилось. Его голова кружилась, или кружилась кровать, или это была я. Я закрыла глаза. Было больно держать их открытыми. Но я кружилась и с закрытыми глазами, так что открыла их. Картер все еще был надо мной, нависал. Думаю, он надел презерватив, потому что он приблизился ко мне, его лицо оказалось ближе ко мне, и его тело опускалось, ладонь, правая или левая, уперлась в матрас возле моей руки. Другая ладонь была между его ног. Я догадывалась, что он делал. Он пытался войти в меня. Он хотел войти в меня. Я посмотрела на меня, на мое тело. Я была обнажена, в его кровати, и я не знала, как тут оказалась. Я знала, что не хотела его в себе. Не хотела это в себе. Кружение замедлилось, остановилось, и комната замерла, стала тихой, спокойной. А я стала сильной, прижала ладони к его широкой груди. Я давила ладонями, толкала его. Я качала головой, говорила нет. И я оставила ладони так, словно удерживала машину, словно силач, держащий мост.
Мое тело опустело, все внутри было темной пещерой. Все почернело на миг от грязного воспоминания. Я не молила об этом, я умоляла остановиться, я отталкивала его, но он все равно входил в меня.
Я вспомнила, что почти опаздываю на французский, схватила сумку и побежала. Мартин ждал меня у общежития.
– Прости, из–за меня ты опоздаешь, – сказала я.
– Мы. Мы опоздаем. У нас один урок. Французский, – он напомнил, что этот урок был для нас общим. – Но не переживай. Мы не сильно опоздаем.
– Да, – я все еще была растеряна после звонка и воспоминания.
– Ты в порядке? – спросил он, пока мы шли к Морган–янг–холлу по обычному пути. Не было времени на долгий путь. – Ты в порядке? – повторил он.
О, я забыла ответить.
– Да, – выдавила я. – Черт!
– Что?
– Нужно бежать, – я сжала его руку. – Сослагательное наклонение, помнишь?
Если опаздываешь на французский, приходится говорить весь урок в сослагательном наклонении: «Avis aux retardataires de mon cours, je vous imposerai l’utilisation exclusif du subjonctif», – предупредила мисс Думас в первый день. Это наказание было жестоким, но эффективным, потому что все, кто учил французский, знали, что сослагательное наклонение было самым сложным. Никто НИКОГДА не опаздывал на урок мисс Думас.
– Проблем не будет, – сказал он, пока мы бежали.
– Ты предсказывать умеешь?
– Нет, я уже позаботился об этом.
– Позаботился?
– Когда я понял, что ты опоздаешь, я позаботился об этом.
Я не успела узнать, как, мы толкнули тяжелую дверь здания, зазвенел звонок. Мы опоздали. Но Эми у кабинета французского оживленно общалась с мисс Думас. Наша учительница стояла спиной к нам, ее каштановые кудрявые волосы были уложены на голове, она болтала en français с Эми. Мартин коснулся моей руки, замедлил меня, чтобы мы беззвучно прошли по коридору. Я повторяла за ним, а Эми воскликнула:
– Certainement! Il me fera un grand plaisir de rédiger un essai pour vous.
– Formidable, – сказала мисс Думас Эми, мы с Мартином прошли в класс незаметно для учителя. Я заняла свое место, он – в нескольких партах от меня. Мисс Думас вошла через две секунды в класс и бодро сказала. – Bonjour, mes amis!
Она прошла к своему месту за столом, начала урок, не заметив, что мы опоздали. Я тихо выдохнула с облегчением. Я ненавидела сослагательное наклонение. Но мне было не по себе. Где я была бы, если бы Эми, Мартин и Илана не бились за меня, спасая от учителей, плохих парней и самой меня? Я была Алекс, пианисткой, желающей быть в Джуллиарде. Теперь я была неприкасаемой.
Урок закончился, и ко мне повернулась девушка, сидящая передо мной. Я немного ее знала. Ее звали Мэл, сокращенно от Мелисса, как мне казалось. Она была хрупкой, меньше, чем полтора метра. У нее были светло–каштановые волосы, которые она всегда заплетала во французскую косу (я сидела за ней на этом уроке).
– Привет, – тихо сказала она мне.
– Привет, Мэл, – сказала я.
Она оглядела комнату, развернулась и больше ничего не говорила. Ладно. Я схватила сумку и пошла на выход. Мартин появился рядом со мной.
– Итак, – он склонился так, чтобы его слышала только я, – хочешь провести со мной время этим вечером?
– Да, – сказала я. – Но не знаю, будут ли там Майя и Т.С.
– Можно пойти в другое место, – хитро сказал он.
Мои глаза расширились.
– Ты – Пересмешник. Ты не можешь нарушать правила. Мы не можем выходить по вечерам, кроме пятниц.
– Какая послушная девочка, – поддразнил он.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Слова и поступки
Эми нашла меня после математики.
– Мы решили провести суд через месяц. Где–то в середине марта. Скоро выберем точную дату, – сказала она мне и Майе и добавила с успокаивающей улыбкой. – Я хотела, чтобы вы знали, что времени на подготовку много, – это она добавила для Майи, которая кивнула, понимая указания.
– Конечно, мы будем готовы, – сообщила Майя.
– Картер знает, что это будет в марте? – спросила я.
– Знает вкратце, – сказала Эми и ушла, может, чтобы доставить послание лично. Я пыталась представить, как она выслеживает его после его последнего урока, говорит ему лично, но не удавалось. Может, у нее был другой – безопасный – способ доставить послание обвиняемому.
– Начнем с твоих показаний, – сказала Майя, когда мы вернулись в общежитие.
Я снова описала ту ночь для Майи, и она записала все в свою тетрадь. Я добавила, что вспомнила утром, как пыталась отбиться.
– Он отвратителен, – сказала она едко, а потом обняла меня. – Мне так жаль, что он сделал это с тобой, – она продолжала так, критикуя его и утешая меня. Я ощущала себя грязно только от разговора об этом, и когда она ушла на дебаты, я приняла душ, смывая слой воспоминаний.
Я высушила волосы, надела джинсы и свитер, который одобрила бы Кейси.
Мартин постучал в восемь. Я впустила его.
– Эй, – сказал он, когда дверь закрылась за ним.
– Эй.
Я опустилась на свой стул, он взял стул Т.С.
– Как прошло сегодня? Было сложно?
Я пожала плечами. Я не хотела об этом говорить, даже с ним. Или особенно с ним. Я не хотела, чтобы у нас все было о нем.
– Все было хорошо, – сказала я, не сообщив ему о звонке.
Он нахмурился, пронзая меня взглядом.
– Уверена?
– Да, – с нажимом сказала я.
– И Эми сказала тебе, что суд пройдет…
Я прервала его.
– Мы можем поговорить о науке или чем–то еще?
Его глаза вспыхнули, когда я сказала это, и он заговорил о своих последних открытиях насчет собак, дельфинов, свиней. Я не очень–то любила науку, но сейчас меня развлекали его истории, потому что они оживали, когда он рассказывал их. Он вытащил из заднего кармана телефон. Я напряглась на миг, думая, что его отправили Пересмешники, и ему пора идти. Я не хотела, чтобы Эми забирала его у меня.