Пересмешники (СИ)

Когда она закончила, она разделила нас на группы. Я не двигалась. Генри большой мальчик, может меня найти. Он прошел в переднюю часть кабинета, опустился за соседнюю парту и произнес мое имя:
– Алекс Патрик, – сказал он как персонаж в фильме, который следовал за кем–то по горам, рекам и полям и нашел добычу.
Мне не нравился его тон, и я парировала:
– Генри Роулэнд, – едко сказала я.
Он опустил большие ладони на край парты и склонился ко мне, задние ножки его парты приподнялись.
– Я знаю, кто ты, – прошептал он. – Картер все о тебе рассказал. Я уже хочу увидеть. Как ты получишь по заслугам на суде.
В комнате появился холод, все замерло. Небо было черным, комната – темной, никто не мог пошевелиться. Я не могла шелохнуться.
– Но твоих друзей–птичек нет в классе, да? – добавил он.
Он отклонился, все ножки парты вернулись на пол. Он развалился на стуле, выглядя круто и спокойно, взял бумаги на парте – мои бумаги, мою сцену, мои слова. Я хотела вырвать их из его больших ладоней. Я хотела забрать их, порвать и бросить кусочками в урну, чтобы никто не увидел, что я написала, тем более, Генри.
Я прочла его сцену, стало хуже. Потому что у него была сцена любви, а в моей «Буре» – попытка изнасилования Миранды Калибаном. Я бы сделала все, лишь бы выбрать другую сцену. Но тут не было Пересмешников, чтобы спасти меня от грядущего. Мисс Пек хлопнула в ладоши.
– Ладно, приступим. Поднимаетесь и читаете сцены.
Она посмотрела на меня и махнула рукой.
– Алекс, Генри, начнем с вас.
Боже, прошу, ударь по классу молнией. Кто–нибудь, включите пожарную сигнализацию. Землетрясение, потом – что угодно. Только бы я ушла отсюда.
Генри встал со стула, сжимая страницы. Он невинно сказал мисс Пек:
– Начнем с пьесы Алекс, да?
Она кивнула и радостно пожала плечами.
– Конечно.
Я встала, сделала пару шагов и повернулась к классу.
– «Я так долго ждал этого», – начал Генри.
Слова, которые я написала, звучали гадко на его языке. Так гадко, что меня могло стошнить. И стошнить на него, фонтаном, как в фильме ужасов.
– «И я не вижу причин ждать еще дольше», – продолжил он.
– «Тебе придется ждать вечно, потому что этого не произойдет», – сказала я без эмоций.
Он пошел ко мне, отыгрывая мою сцену, отчасти напоминая Калибана.
Я знала, что будет дальше. Я написала эту проклятую сцену. Мы перебросились еще парой фраз, и наступила часть, которую так хотел он, где он хватал Миранду за волосы и тянул, сжимая другой рукой ее талию.
Я стояла спиной к нему, Генри возомнил себя Лоренсом Оливье или кем–то еще. Он крепко сжал мои волосы своей потной ладонью, прижал силой руку к моему животу, грозя раздавить желудок, который тут же сжался. Он отклонил мою голову, чуть не сломав мне шею. Эти движения были только для меня, никто другой не знал, с какой силой он играл роль.
Но, когда он сжал мои волосы, я представила Картера. Нависшего надо мной. Сдавившего меня ногами. Надевающего презерватив – купол, от таких словечек я ненавидела его еще сильнее. Генри выдохнул в мое ухо, обжигая и добавляя запах горького кофе, его кожа была как хлорка. Он прошептал, но не как на сцене, а только для меня:
– Сучка.
Этого не было в сценарии. Не было в сцене. Я такое не писала.
Хоть я знала, что Миранда должна была ударить пяткой – у не были кожаные сапоги с шипами в четыре дюйма в моей версии – по его голени, отправляя Калибана страдать на пол, я так не сделала.
Я повела себя как примитивное существо, животное, ведомое только инстинктом. Я развернулась, подняла колено и вонзила его в его яйца.
Генри схватился за пах и упал на пол. Он застонал, класс охнул, а мисс Пек застыла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Евнухи
Вообще–то, отходить от сценария не всегда хорошо.
Но было так приятно.
Было приятно, даже когда я сидела в кабинете директрисы, и директриса Вартан говорила, как расстроена моим поведением. Она не понимала, что произошло. Мистер Кристи был там как мой наставник, и он тоже был в смятении. Ведь ученики Фемиды не били других учеников Фемиды.
– Алекс... – начала мисс Вартан. Она скрестила ноги. Она была элегантной, как и ожидалось от директрисы. Она была в бежевых слаксах, синих туфлях и белой блузке. Но когда–то она была другой, была мятежницей. Я знала это, потому что правая мочка ее уха была красной и в шрамах. Когда–то у нее был плаг в ухе. Она могла быть готкой, красить свои рыжие волосы в черный, носить толстые кожаные браслеты и слушать норвежский дэт–метал весь день. А потом она связалась с образованием, дырка в ухе затянулась, цвет волос стал естественным, и она стала носить нормальные блузки.
Она поджала губы, нахмурилась и снова произнесла мое имя:
– Алекс, похоже, у нас был необычный урок английского, да?
Она спрашивала это? Будьте настоящей директрисой. Отчитайте меня. Давайте. Скажите, что я напала на ученика.
Но она не могла. Потому что она не могла принять, что такое случилось.
– И у вас с генри возникло недоразумение, – добавила она.
Я хотела сказать «нет». Недоразумения не было.
Мисс Вартан сделала паузу, вдохнула, а в это время часы тикали на стене за ее спиной, часы в старом стиле, с кукушкой в деревянном домике с острой крышей.
– Алекс, мне показалось, – сказала она и закатила глаза, выражая осознание, что ее следующие слова прозвучат кошмарно, – что ты ударила другого ученика на уроке?
Она спрашивала, хотя было ясно, что я ударила другого ученика. Но мысль, что ученик может ударить другого была невозможной для нее, она не могла этого понять.
– Уверен, ты знаешь, Алекс, что мы не должны вредить другим ученикам, – сказал мистер Кристи.
– Я так поняла, ты ударила его коленом между ног? – мягко добавила мисс Вартан. – Такого ведь не могло произойти*
Я посмотрела на потолок, на часы, на плакат Совершенства на другой стене. Гольфист взмахнул клюшкой и смотрел на свой бросок, солнце величаво опускалось на горизонте. Может, мисс Вартан еще и играла в гольф. Она могла так спасаться от стресса академии Фемида.
– Это было в сценарии. Это было в сцене. Мисс Пек сказала нам сыграть сцену, и там был удар, – сказала я.
Они рассмеялись, широко улыбаясь, и с облегчением отклонились на спинки кресел.
– Теперь–то все понятно! – сказала мисс Вартан, радуясь, что ее Сахарная школа останется без пятен.
– Нам нужно было привести и Генри, – сказал мистер Кристи, потирая ладонью рыжеватую бороду. Я отчасти ожидала, что он вытряхнет оттуда крошки от маффина после завтрака. Он явно снова их ел. – И убедиться, что он… в порядке.
– В порядке?
– Да, – сказала мисс Вартан. – Против правил бить другого ученика…
Я прервала ее:
– Это было в сцене. Я же говорила.
– Понимаю, – сказала мисс Вартан. – Так что вряд ли тебя ждет отстранение.
– Отстранение? Тут такое бывает?
– Как я и сказала, нормы поведения запрещают бить учеников, – сказала мисс Вартан.
Я фыркнула.
– Нормы поведения? – спросила я и прикусила язык. Я не дала себе сказать то, что хотела – что их нормы поведения ничего не значили. Только одни нормы были важными в Фемиде.
– Уверена, все будет хорошо, – сказала мисс Вартан, а я не верила, потому что Генри был свиньей, и он будет обвинять меня, потому что ненавидит.
«Не будет хорошо, – хотела сказать я. – Меня изнасиловал ученик в вашем общежитии, а это не хорошо. И вы ничего не можете с этим сделать, потому что думаете, что мы в порядке, что все это – и мой удар коленом по яйцам – тоже хорошо. Но ничего хорошего, ведь рядом не было Пересмешников. Я не могу быть уверенной в своей безопасности. Потому что вы не можете меня защитить, а их тут нет».
Я ждала, пока они прилетят, пока Эми или Мартин, или Илана спасут меня. Я знала, что они спасут меня. От самой себя, от моих эмоций, что раскачивались как маятник – хорошо в одну минуту, плохо в другую. Я нервно взглянула на дверь, ожидая Пересмешников. Мистер Кристи склонился и спросил мягко, как у шестилетней: