Пересмешники (СИ)

– Потому ты основала Пересмешников? Потому что не смогла помешать им обзывать ее?
– Это не все. Она знала, что я защитила ее, так что пришла ко мне однажды вечером сказать спасибо. И я сказала, что это пустяки. А она сказала: «Я хочу, чтобы ты сказала мне правду, Кейси. Только ты ее скажешь. Так что я спрошу кое–что, а ты пообещай сказать правду». И я согласилась. И она сказала: «Они говорят правду? Я такая толстая?». И я сказала: «Конечно, нет». И она рассмеялась. Она сказала: «Я знаю, что ты врешь. Я хочу правду. Я ее не боюсь. Я такая толстая?». И я сказала: «Правду? Может, стоило бы сбросить пару килограмм». Она кивнула и сказала: «Спасибо».
Мое сердце сжалось, я представляла, что произошло дальше. Но все равно спросила:
– А потом?
– На следующий день она была мертва. Передозировка таблеток.
– Ты не виновата, – тут же сказала я.
Кейси кивнула.
– Теперь я это знаю.
– Но не знала тогда?
– Я ужасно себя ощущала. Казалось, что это была моя вина. И я основала Пересмешников, чтобы помогать таким девушкам, как Джен. Чтобы они не стали как она.
– Потому ты перестала играть в футбол, – вдруг поняла я. Кейси наказала себя так, как делали Пересмешники – лишила себя того, что любила больше всего.
Она кивнула.
– Потому я перестала.
– Но ты начала снова.
– Я, наконец, простила себя.
– На это ушло так много времени?
Она пожала плечами.
– Наверное, я хотела понять, сработает ли это, увидеть, смогут ли Пересмешники то, чего не смогла я. Сможет ли группа, посвященная добру, творить добро. Я хотела увидеть, смогут ли они решать проблемы, которые не могла решить школа и не смогла решить я сама. Я хотела, чтобы были другие варианты.
Другие варианты.
В этом я сейчас нуждалась. В других вариантах.
Мне нужно было поступить, как сделала сестра, когда подумала, что сделала что–то не так. Она исправила это. Я должна исправить свое.
– Мне нужно идти, – сказала я.
– Я тебя отведу, – сказала Кейси.
И я позволила. Мне нужно было, чтобы этот день закончился.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Время жить 
Т.С. встала первой и ушла на пробежку. Я ничего ей не сказала.
Потом проснулась Майя и открыла книгу. Мне нужно рассказывать не им. Они – друзья. Они меня поддержат. Всегда. Но мне нужна была правда, холодная правда.
Я приняла душ, там попыталась отрепетировать слова. Но я едва знала те слова. Я не понимала, что произошло. Я ведь притворялась?
Я притворялась. Я такая.
Я выключила воду, укуталась в полотенце, вернулась в комнату, надела джинсы, свитер и кеды. Я высушила волосы, закрепила их заколкой и ушла.
Ведь я знала, куда идти.
Мне нужно было найти лиловую дверь. Нужно было найти мисс Дамату. Она поймет, что делать. Она скажет правду. Она – единственная взрослая, единственный учитель, который мог мне помочь. В воскресное утро ее не будет в актовом зале или в кабинете. Но она жила через улицу от академии, в синем доме с лиловой дверью, как она сказала.
Я мало знала о ней. Я не знала, почему она была мисс. Была ли она миссис раньше и стала мисс, или она просто не была никогда замужем? Она пару раз упоминала семью, но не говорила ничего больше, и я не спрашивала. Может, у нее были дети. Может, она растила их одна. Мы, ученики, гордились тем, что знали все о личной жизни учителей. Но она смогла отличиться. Она сохранила личное в тайне, и это только подтверждало идею отыскать ее.
Я прошла по двору, выбралась на улицу, что огибала академию, искала дом с лиловой дверью.
Я не нашла его на первой улице.
На второй улице тоже не было домов с лиловыми дверями. От этого моя голова заболела. Когда я дошла до третьей улицы, вена на моем лбу пульсировала так сильно, что у нее мог случиться собственный сердечный приступ.
Я попробовала последнюю улицу, последнюю надежду. Не лиловая, не лиловая, не лиловая.
И в конце улицы я увидела ее. Выцветшую лиловую дверь в голубом доме, и я хотела и бежать к ней, и убегать оттуда. Я хотела быть на другой стороне и все рассказать, не говоря ни слова.
Но я поднялась по каменным ступенькам, прошла по скрипящему крыльцу и тихо постучала в лиловую дверь. Я молилась, чтобы ответила мисс Дамата, а не ее парень, если он был, или ее дети, если они были, и не профессор Джуллиарда, который думал, что я талантлива. Я не хотела, чтобы он видел мои руки.
Кто–то потянул дверь, и я задержала дыхание. Мисс Дамата, уже в джинсах и блузке с длинными рукавами в горошек. Она улыбнулась.
– Ты была потрясающей прошлым вечером. Но ты тут не поэтому.
Я покачала головой.
– Не поэтому.
– В паре улиц отсюда парк. Там всегда тихо в воскресенье утром, тише, чем у меня дома.
Я кивнула, и она сказала, что сейчас вернется. Через пять секунд она была в сапогах и свитере. Она закрыла за собой дверь. Мы пошли, добрались до парка, маленького, с одной скамейкой и деревьями, что были голыми, но уже хотели цвести.
– Видимо, это связано с тем самым, – сказала она, используя мои слова, которыми я описывала почти все.
– Да, – сказала я.
– Хочешь рассказать мне об этом?
Я повернулась и посмотрела на нее.
– Думаю, я ошиблась, – выпалила я.
Она кивнула.
– Это делает тебя человеком.
Я покачала головой.
– Это не простая ошибка.
– Расскажи, что случилось, и мы разберемся.
– Да?
Она улыбнулась.
– Да.
Я уже успокоилась, могла с этим справиться, могла сказать это, сделать это. Она сказала, что мы разберемся. Если она так говорила, то это было правдой, это было решаемым.
Я посмотрела на свои кеды, на землю, потом на мисс Дамату.
– Одной ночью в начале семестра я сильно напилась, и в ту ночь меня изнасиловали на свидании. Так казалось. И я рассказала некоторым ученикам, – я сделала паузу, подбирая слова. – Некоторым ученикам и некоторым друзьям, – добавила я, не упоминая Пересмешников. Это была тайна учеников. – И вместе мы обвинили того ученика. Все сначала казалось ясным. Понимаете? Я мало что помнила, ведь выпила. А обычно я не пью. И с тех пор не пила. И я мало помнила сначала, но потом стала вспоминать все больше, и все казалось понятным. Будто я помнила, как сказала нет, толкала его в грудь. А потом все было мутным, и это было логичным, как для насилия. А потом смысл пропал.
– Почему пропал? – спросила она.
– Потому что прошлой ночью я кое–что вспомнила, – напряженно сказала я, подавляя слезы стыда, смущения. Я не буду плакать. Не буду.
– Что ты вспомнила? – мягко спросила она.
Я рассказала ей, как хотела просто пережить это, как сказала себе притворяться. Но потом мои руки оказались на его спине. Разве это не было доказательством, что я ошибалась, насладилась этим и ложно обвинила его?
Я произнесла все это, от слов остался гадкий вкус во рту, как от огня, как от отбеливателя.
– Что мне делать? – спросила я.
– Алекс, – начала она, – ты была пьяна.
– Я больше не буду пить. Мне очень жаль.
– Беда не в этом. Конечно, я рада, что ты понимаешь, что пить так – не лучшая идея, и лучше вообще не пить. Мое мнение простое. Ты не могла дать согласие. Ты была пьяна.
– Но…
– Но все, – заявила она, ее голос звенел твердо и четко, ладони разрезали воздух, подчеркивая слова. – Все, что произошло с тобой, все, что сделал тот парень, после того, как ты столько выпила, что не могла дать согласие, было неправильным. Все.
Я смотрела на нее, словно она была с другой планеты.
– Мисс Дамата, вы меня не поняли? Я перестала сопротивляться! Я сдалась. Сдалась и позволила ему это делать, а потом показалось, – я замолчала, но выдавила остальное, – что мне это нравилось.
– Так тебе нравилось?
– Нет, – твердо сказала я, качая головой.
– Тебе не нужно было отбиваться от него все время, чтобы это считалось насилием. Тебе не нужно было все время говорить нет. Не важно даже, что тебе что–то понравилось, Алекс, – сказала она четко, каждое слово было уверенным. – Он сделал это с тобой без твоего согласия, и согласие не появилось из–за того, что в один миг ты опустила ладони на его спину. Тот миг не стирает остальное, не делает тебя трезвой. Ты была пьяной. И ты сказала нет. Потому это насилие.