Загадочный святой. Просчет финансиста. Сердце и галактика

— Да, над нашей горой держится зловонная эманация проказы, тут я целиком с вами согласен, — покивал врач. — Запах гнусный, однако к нему можно привыкнуть, если относиться к нему философски, стоически. Зато разного рода злодеев и нечестивцев, равно как и плохих христиан, он заставляет держаться подальше от нас. Не забывайте и об этом!
Жан Майар собрался было добавить к сказанному еще несколько веских резонов, но тут со двора донеслись возгласы брата Роза.
 4 
— Святой! К нам пришел святой! Брат приор, это Господь послал к нам своего святого! Святой! Он явился! Он здесь, у нас! — вопил брат Роз.
Приор вздрогнул. Его приплюснутый нос дернулся, как у внезапно потревоженной кошки. Это известие, чудесным образом совпавшее с его тревогами и заботами, было не иначе как знаком свыше. Поднявшись с хромого табурета, приор подошел к окну. Из окна своей кельи, расположенной во втором этаже монастыря, он глянул на небольшую площадь, к которой вела центральная аллея лепрозория. С приближением ночи здесь все обычно погружалось во мрак и гробовую тишину, но теперь ее нарушил Роз. Крики его отдавались по окрестностям гулким причудливым эхом. Стоя под окном приора, он, не унимаясь, возвещал о чудесном пришельце:
— Кажется, он пришел к нам издалека, брат приор! Это видно по его пропыленным одеждам… Он подошел ко мне близко-близко… Увидел мое обезображенное лицо, но не убежал прочь, не явил ни страха, ни отвращения! А потом он распахнул мне свои объятия и поцеловал меня! И вот еще диво: от его дыхания веет миррой и ладаном… я ощутил это уже дважды!
Послушав восторженные крики монаха, мэтр Жан Майар поморщился и процедил сквозь зубы:
— Вздор! Наверное, добрый брат Роз попросту спятил! И еще мне кажется, что навлечет он на нас ярость жителей равнины. Скорее всего, к нам забрел какой-то странник, плохо сознающий, что занесло его на Больную Гору, к прокаженным. Кричал ты ему, чтобы не приближался к тебе? — спросил врач монаха. — Предупреждал, что ты заразный? Этого требует закон, и тебе он прекрасно известен.
— Я все сделал, как полагается! А он ответил мне, что пришел к прокаженным по доброй воле. Видит Бог, я вел себя так, как того требует мое положение. А он по-братски меня расцеловал.
— Расцеловал?! Прокаженного-то? — с недоверием переспросил Майар.
Приор же явно колебался. Стоит ли верить брату Розу? Вон как он разволновался. Может, ему просто привиделось?
— Где он сейчас, этот твой святой? — все же спросил приор.
Брат Роз повернулся и показал рукой.
Приору с трудом удалось разглядеть из своего окна высокий силуэт в коричневом платье. Пришелец уже миновал ворота и шел к монастырю. В появлении этого человека священнику виделся некий таинственный знак, и он вдруг поверил, что это само Небо вняло, наконец, его молитвам.
Неизвестный шел по главной аллее сначала быстро, потом все медленнее, поглядывая то направо, то налево. Он явно сознавал, что стал своего рода мишенью для множества любопытных взглядов — люди уже начали собираться на боковых аллеях, тянущихся параллельно главной. Все они, казалось, сразу узнали его: конечно же, это был он, зримый, воплощенный образ героя-чудотворца, о коем так долго мечтали, о котором молились обитатели Больной Горы. Толпа зарокотала, послышались возгласы: «Святой! Святой!». Разыгравшееся воображение прокаженных вдруг озарилось, словно неким пламенем, предчувствием чуда: в неизвестном они увидели Мессию, посланного Всевышним, чтобы превратить подобие ада в царство любви.
Однако приблизиться к страннику никто пока не решался — похоже, он внушал глазеющим на него прокаженным не только благоговение, но и некоторую тревогу, даже страх.
Увидев, что пришелец замедлил шаг, из толпы отважилась выступить старуха с отвислыми щеками. Она переступила кромку главной аллеи и очутилась совсем рядом с неизвестным.
Чужак приостановился и повернулся к ней, распахнув объятья. Все замерли, затаили дыхание, а он обнял старуху и облобызал. И пошел дальше. Но в толпе уже нарастал невнятный гомон, лихорадочное возбуждение обещало захлестнуть весь лепрозорий.
— Вы видите? — промолвил взволнованный приор.
— Вижу… — ответил врач. — Вижу и думаю: а вдруг нас всех прямо сейчас вознесет на Небеса!
Прокаженные быстро осмелели — неизвестный шел теперь вдоль темных трепещущих рядов отверженных, чье удивление готово было вот-вот превратиться в фанатичное обожание. Когда он проходил под окнами монастыря, уже сотни иссохших губ повторяли возглас брата Роза «Святой! Святой!..», сотни тощих рук тянулись к нему.
— Мир тебе, странник! — обратился к нему приор, высунувшись из окна. — Ты сам видишь, как мы все взволнованы расположением, которое ты нам выказываешь. Но ясно ли тебе, какой страшной опасности ты подвергаешься, находясь среди нас!
— Я не боюсь проказы! — тотчас же ответил странник.
Толпа смолкла, словно зачарованная его тихим мелодичным голосом. Все заметили, что странник говорил, не разжимая зубы.
Приор был настолько потрясен дивным звучанием голоса и благородством ответа, что поспешил спуститься по деревянной лестнице, толкнул дверь и очутился пред неизвестным. Тот же пал перед священником ниц, потом поймал его руки и покрыл их поцелуями.
— Поднимись, брат мой! — сказал приор, не без усилия высвобождаясь. — Я благословляю чувства, которыми ты воодушевлен. Мне следовало бы в ответ поклониться тебе до земли и тоже облобызать, но я остерегусь. Вглядись получше в меня и в несчастных, что окружают тебя со всех сторон, и подумай, какой страшной платой воздастся тебе за знаки братской любви.
Неизвестный на мгновение остановил взгляд на львиноподобном с заметно перекошенным носом лице приора, потом неспешно перевел взор на обступивших его прокаженных. Нормальные человеческие лица были только у детей, прочие же были изуродованы болезнью и страданиями.
Заслыша слова приора о том, что какая-то там осторожность мешает ему встретить странника как должно, толпа гневно возроптала: священник воздвигал препоны между нею и Святым. Вконец истерзанные болезнью нервы прокаженных не могли выносить ни малейшего противодействия порывам, и толпа людей прямо на глазах стала превращаться в жуткую свору, в которой верховодили уже не просто зверьи обличья, но зверьи обличья со звериным же норовом, наделенные Королем Лепрой и соответствующими повадками: ярость львиноликих выражалась грозным ревом, похожим на львиный, у свинорылых злобно дергались носы-пятачки, от них неслось хрюканье, собакомордые яростно скалили зубы и скрежетали ими, исторгая свирепое рычанье. Показалось даже, что все они вот-вот бросятся на приора и разорвут его в клочья.
На странника же, судя по всему, это зрелище не произвело особого впечатления. Он взглянул приору в глаза и спросил все тем же негромким голосом:
— Все люди братья, не так ли?
— Да, конечно, хотя ныне многие совершенно об этом забыли.
— Совершенно об этом забыли… — эхом повторил странник.
Жан Майар, который все это время внимательно разглядывал незнакомца, уловил в этой реплике некоторую озлобленность, что, впрочем, мало его удивило — ведь согласно философии, которую он исповедовал, это чувство было вполне совместимо и с душевной чистотой, и даже со святостью.
— Но не я, — продолжал между тем странник. — Вот потому-то я здесь, среди вас. Зачем же ты изгоняешь меня, брат приор?
— Я?! Разве я тебя изгоняю? — изумился священник.
Благостное сопротивление старого приора было сломлено. Незнакомец стремительно шагнул к нему, распахнул объятия и истово его расцеловал, а затем сам отер слезы, которые вдруг покатились по львиному лику прокаженного священника.
Из толпы, уже умиротворенной и окончательно покоренной новым свидетельством решимости странника, раздались одобрительные возгласы, и полукруг любопытных превратился в плотное кольцо: все сгорали от нетерпения получить в свою очередь чудесный поцелуй.
Тем временем Жан Майар тихо шепнул на ухо пришельцу: