Зов Иерихона (СИ)
* * *
На рассвете пес умер. Хенна вынырнула из сна резко, словно кто-то подтолкнул её за незримую грань между иллюзорией и реальностью. Ещё пребывая в оцепенении, она огляделась, пытаясь понять, где находиться. Засохшие на полу кровавые куски ваты привели её в чувство. -Джим! - выдохнула она, подползая к дивану - за ночь от неудобного сидения ноги совсем затекли и теперь были словно парализованные, а каждое движение отдавалось нестерпимой болью. Пес не ответил. Он лежал без движения, неестественно запрокинув голову вниз. Из раскрытой пасти торчал почерневший язык. Под ним на полу растеклась и успела за ночь засохнуть лужа кровавых ошметков. -Джим! - вновь позвала его Хенна. Но собака не пошевелилась. - Джим, мальчик мой! Хенна схватила пса, неловко подняла. Его тело как тряпичная кукла обвисло на руках. Хенна тряхнула пса, пытаясь отогнать сон, но Джим не спал. Челюсти его клацнули друг об друга и вновь раскрылись, обнажая смердящую темную пасть. Изо рта потекла густая черная слизь. Хенна заплакала. Все её существо разлилось полынной горечью. Стало вдруг больно, обидно. Злость на саму себя затмила всё. Проспала. Не углядела. Моя вина. И до этого - почему не сразу забеспокоилась о пропаже Джима? Может, если раньше начать его искать, ничего бы и не случилось? Да что теперь гадать. Такова воля твоя, Господи, такова мудрость твоя. Наказание мне за грехи мои. Прости меня, Господи. Верой и правдой служу я тебе, но всевидящий ты. Все грешны. И я в том числе. Ты забрал к себе дитя моё за грехи мои. И ты прав. Не прошу смилостивиться, прошу лишь об одном - пусть ему будет спокойно в раю небесном. Господи, как же больно! -Джим... - прошамкала она сквозь слезы. Задыхаясь от горя, обняла пса. А потом по телу разлилось холодом. Будто оборвалось что-то, незримая нить, удерживающая камень. Ушла боль, а вместе с ней и все остальные чувства. Стылым ветром погасило последние остатки тепла. Это новое состояние она не сразу приняла. Ещё слабо сопротивлялся разум, боролся и пытался образумить - вылечиться временем боль, горечь выветриться, - но потом прошло и это, как наваждение после сна. Остался лишь могильный холод. Она положила пса, подолом вытерла слезы. Произнесла в глухую пустоту комнаты: -Надо похоронить. Сорвав покрывало с кровати, она аккуратно завернула в него тело. Запеленала как грудное дитя. «В цветочном саду, за домом», - проскользнула мысль. «Там ему будет хорошо. Там красиво. Там нет крыс». Вспышка боли. Хенна даже не вскрикнула, лишь с некоторым отрешением глянула на ногу. Порезалась об осколки стекла. Склянки лекарств - разбила вчера, когда искала бинты. На некоторое время она вынырнула из холода забытья и глянула на свой дом. Все перерыто, разбросано, будто побывал грабитель. Ту, что имела семь разных тряпочек для разных видов грязи - для брызг от воды, для пыли, для жирных пятен, для засохших пятен, для вытирания сажи, для липких разводов, для пятен на стеклах, - такой бардак свел бы с ума. В той, вчерашней жизни. Но сейчас же её это нисколько не беспокоило. Она изменилась. Что-то там, внутри, изменилось. Хенна положила пса на пол. Достала из ноги осколок и отшвырнула в сторону. Из раны хлынула кровь, но она не стала делать перевязку. Подняла жуткий сверток и направилась в сад, даже не удосужившись обуться. Цветочный сад находился за домом. Хенна часто и подолгу проводила там время - пропалывала растения, ухаживала за дивными хризантемами, подрезала розы, иногда, когда солнечный день был особенно чудным, вполголоса пела песенки. Все здесь было доведено до совершенства, каждый цветок имел определенное количество листьев, чтобы не выделяться среди своих собратьев, грядки располагались в геометрически правильном равноудаленном и тщательно выверенном месте друг от друга. В дальнем краю сада росло дерево - вишня, огромная многолетняя крона которого закрывала сад от зноя и создавала уют. Там-то, под деревом, Хенна и решила похоронить Джима. -Каждый день я будут срезать тебе свежие цветы, - сказал она, аккуратно укладывая тело около грядки с хризантемами. - Каждый день... Теперь все дни будут черными и похожими друг на друга. Копать могилу было не сложно - ухоженная плодородная земля была податлива, и лезвие лопаты уверено входило практически до самого черенка. Через полчаса работы могила была готова. Слишком большая для домашнего животного, но Хенна не стала размениваться на мелочи. «Выложу дно дерном и мхом, чтобы Джиму было мягче лежать. И еще поставлю именную плиту. Закажу в мастерской, там сделают хорошую, гранитную». Вновь накатили слезы, но Хенна сдержалась. Еще рано раскисать. Надо доделать дело до конца. Все остальное прошло, как во сне. Она уложила сверток в могилу, прочитала молитву, засыпала землей. Когда получившийся холмик был плотно утрамбован, Хенна отбросила лопату в сторону и обессилено упала на колени. -Теперь я совсем одна. Господи, справедливо, но сурово твоё наказание. И расплакалась.
* * *
Ближе к вечеру Хенна провалилась в болезненный сон. Спала не долго - не более получаса, - а когда проснулась, то не смогла понять, где находится. Ничего не понимая, она осмотрелась и не узнала собственный дом. Это её напугало. Кто она? Что тут делает? Ей, кажется, приснился страшный сон. У неё умер кто-то очень близкий. Сын? Муж? Она не помнила. А потом реальность неумолимо нагнала её и раздавила всей своей тяжестью, перемолола в своих жерновах. Воспоминания вернулись, горше полыни, чернее дёгтя. «Надо отвлечься. Иначе я не выдержу. Сойду с ума». Хенна перевязала пораненную ногу. Подумала сварить кофе, но болезненная слабость сковала тело. «Обойдусь без кофе». -Наверное, надо выйти на улицу. Может, сходить в аптеку купить успокоительных капель? Хенна с трудом надела обувь и вышла в утреннюю прохладу. Такие простые на первый взгляд вещи как пройтись по улице вдруг в одночасье стали невыполнимо сложными. Растерянность, возникающая всякий раз, не дает сосредоточиться. Мысли о смерти отвлекают. А где аптека? Она тысячу лет не была в аптеке. И пошла просто наугад. «Хенна, всё будет хорошо», - чей-то чужой холодный голос. «Нет, уже никогда не будет хорошо». «Я тебе обещаю». «А кто ты?» Но - нет ответа. «Кто ты?» - она кричит в пустоту. Пустота ей не отвечает. Верить пустоте - последнее дело. Значит, так будет теперь всегда. Разговаривать с пустотой, медленно сходить с ума. До самого последнего мига, когда... «Нет», - вновь этот спокойный голос. «Станет легче. Боль уходит». «Я хочу в это поверить. Но не могу» «Не правильно. Попробуй сказать иначе». «Я хочу верить...» «Вновь не правильно!» «Тогда как?!» Нет ответа. «Я хочу верить...» «Нет!» «Я верю? Я верю!». И в ту же секунду луч света ослепил её очи. Жар наполнил легкие, будто заглотнула она каленый песок. Но боли нет. Боль ушла. -Я верю! - неуверенно произнесла она. А потом победоносно закричала во все горло: - Я верю! И этот крик выжег с её души всю печаль и горечь. Стало неимоверно легко, так легко что, кажется, еще мгновение, и она вспорхнет поднимаемая летним ветерком. -Я верю! И тепло вновь возвращается в её тело. -Я верю, - шепчет она, и слезы текут из глаз. Слезы запредельного безграничного счастья. Слезы победы. - Спасибо Тебе. Но его уже нет. Исчез. «Он всегда будет рядом - Джим, - он всегда будет со мной! В моем сердце! Это награда. Твоя награда, Господи. Я все поняла. Ты открыл мне глаза. Я верила, я молилась. Я дышала тобой, и ты был единственной моей путеводной звездой в этом царстве тьмы. Я верю. Ты дал мне спасение. Теперь ничто не сломит меня, и ничто не причинит мне вред, ибо ты со мной! Восхваляю тебя за это, Господи! Восхваляю и пою тебе хвалу. Аминь.».
Главы 8-11
Главы 8-11
8. Безумие продолжается.
Они смотрели на сумасшедшую и не могли оторвать взоров - было что-то в ней первобытного, пугающего. Женщина истошно кричала, срывая голос, заходилась в волчьем вое, и сложно было поверить в слова Дитриха, о том, что это создание еще день назад являлось благопристойной (хоть и чуточку взбалмошной) дамой. В этом клокочущем комке звериной злобы уже не было ничего человеческого. - В жизни всякое бывает, - сказал Корб. - Сегодня ты нормальный и вроде ничего не предвещает беды. Но что-то незримое точит душу - бах! - один толчок, и ты уже не ты, а кричащий сгусток безумия. Как веточка, под напором наклонится, изогнётся, но выдержит. А может и сломаться. -Это уж какая веточка. Коль сухая то точно сломается. Корб улыбнулся. -Да, вы правы. Возможно, смерть мужа стала тем последним толчком для неё? Дитрих поморщился, словно от спинной боли, что иногда наведывалась к нему. Залпом допил остатки в стакане, выдохнул. -Наверное, мне стоит рассказать вам кое-что. Скрывать нет уже больше ни сил, ни смысла. Не знаю, было ли это взаправду, или мне просто показалось, но в виду последних событий вы обязаны об этом знать. Да и самому поможет разобраться, что к чему. Корб обратил всё своё внимание на Дитриха. Тот тихо произнес: -Я не совсем уверен, что Фрэнк умер. Дело в том... И Дитрих, сбиваясь и заикаясь, рассказал Корбу случай, произошедший с ним у мясной лавки. Корб слушал молча, не перебивая, подперев пальцем подбородок. Изредка, не в силах сдержать эмоций, округлял глаза, подкидывая брови к морщинам лба. Когда рассказ был окончен, Корб уже стоял с открытым ртом. -Так значит, и мне не померещилось? - произнёс Корб. -Я не хочу верить в то, что по городу разгуливают ожившие мертвецы! Последняя фраза, словно сквозняк обдала обоих холодом. Они замолчали, не зная, какое ещё придумать оправдание всему этому. Крик безумной женщины магнитом вновь притянул их взгляды к окну, и они продолжили наблюдение, погрузившись каждый в свои тяжелые думы. -Дитрих, гляньте, - оживился Корб и ткнул пальцем в стекло. - Вон там, слева. Видите? Это же... -Ещё один мертвец с фотографии... -И он живой!..