Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы

1 сентября, в день, когда началась германская агрессия против Польши. Ф. Шуленбург подготовил меморандум, в котором говорилось, что начальник штаба германских военно-воздушных сил обратился с просьбой к наркому радиосвязи СССР, чтобы радиостанция в Минске посылала сигнал-вызов «Рихард Вильгельм 1,0» в перерывах между радиопрограммами и повторяла слово «Минск» как можно чаще во время трансляции передач. Немцы также просили ответить, когда и с какого конкретного времени начнутся необходимые им трансляции минской радиостанции [161].
В этот же день в немецком МИДе был подготовлен отчет о телефонном разговоре с Ф. Шуленбургом, в котором сообщалось, что до прибытия советских офицеров непосредственно в Берлин советское правительство не желает публиковать никаких сообщений об этом событии.
На следующий день Ф. Шуленбург сообщал на Вильгельмштрассе, что В. Молотов по-прежнему не считает желательным публиковать коммюнике о советской военной миссии даже после прибытия офицеров в Берлин, опасаясь за их безопасность. По мнению советского правительства, в прессе обеих стран достаточно упоминания о назначении нового советского военного атташе.
3 сентября И. Риббентроп вновь направил подробную и строго секретную телеграмму Ф. Шуленбургу о том, что он предвидит быстрый разгром польской армии и последующую оккупацию территории, обозначенной в Москве как немецкая сфера интересов. Однако военные обстоятельства требуют продолжения немецкого наступления против польских вооруженных сил, находящихся в советской сфере интересов. И. Риббентроп инструктировал посла, чтобы тот обсудил с В. Молотовым вопрос, насколько СССР хотел бы воевать против этих польских сил и оккупировать советскую сферу интересов самостоятельно. Это, по словам И. Риббентропа, было бы не только помощью немцам, но и соответствовало бы московским соглашениям (имелись ввиду секретный протокол к договору от 23 августа, просьба Молотова о внесении изменений в пункт 2 секретного протокола от 24 августа и согласие Германии удовлетворить эту просьбу от 27 августа [162]) и советским интересам. В телеграмме также содержалось пожелание, чтобы Ф. Шуленбург определил степень вероятности обсуждения этого вопроса с советскими офицерами, которые только что прибыли в Берлин, а также позицию советского правительства по этому вопросу в целом [163].
В этот же день немецкий посол поставил перед В. Молотовым вопрос о готовности для СССР «в удобный момент занять часть Польши, которая была отнесена к «русской сфере влияния» [164]. Для оказания давления на советское руководство германские войска 9 сентября 1939 г. перешли демаркационную линию, установленную секретным протоколом, заняли Брест и стали двигаться дальше на Восток.
10 сентября В. Молотов во время встречи с Ф. Шуленбургом заявил: в связи с тем, что «Польша разваливается на куски», Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым «угрожает» Германия. Он честно пояснил немецкому послу суть этой мотивировки: «Такая причина представит интервенцию Советского Союза пристойной в глазах масс и даст Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором». Однако в телеграмме Ф. Шуленбургу от 15 сентября И. Риббентроп выразил недовольство подобной трактовкой, и отметил, что это «не соответствует реальным немецким устремлениям, которые ограничены исключительно хорошо известными немецкими жизненными интересами», а также противоречит соглашениям, которые были достигнуты в Москве.
14 сентября газета «Правда» опубликовала статью «О внутренних причинах военного поражения Польши», в которой констатировалось, что угнетение и неравноправное положение национальных меньшинств стали источником слабости польского государства и внутренней причиной ее поражения. Особое внимание обращалось на бесправное положение 11 миллионов украинцев и белорусов [165].
В. Молотов на встрече с Ф. Шуленбургом 16 сентября признал, что предложенное советским правительством обоснование интервенции в Польшу содержит обидную для немцев формулировку, но просил учесть, что СССР оказался в очень деликатной ситуации: «Советское правительство, к сожалению, не видело какой-либо другой причины, так как до этого Советский Союз не беспокоился о своих меньшинствах в Польше и должен был так или иначе оправдывать за границей свое теперешнее вмешательство» [166]. Он также отметил, что теперь уже нет потребности в совместном советско-германском коммюнике по случаю начала советской акции в Польше. В. Молотов сказал, что советское правительство намерено следующим образом мотивировать свои действия: «Советский Союз считает своим долгом вмешаться для защиты своих украинских и белорусских братьев и дать возможность этому несчастному населению работать спокойно» [167].
Опубликованные в последние годы польские дипломатические документы о сентябрьских событиях 1939 г. еще раз подтверждают, что вступление Красной армии в Польшу оказалось полной неожиданностью для ее политических и военных кругов. Шифрованная телеграмма польского посла в Москве В. Гжибовского Министерству иностранных дел Польши от 14 сентября была посвящена статьям в советской прессе о восстании в Восточной части Малой Польши и «волнениях белорусов, которые стремятся к созданию самостоятельной республики». Эта информация, писал В. Гжибовский. полученная якобы из Берлина, распространялась среди резервистов в Москве несколько дней тому назад, и поэтому посол придавал ей определенное значение [168].
В ответ заместитель министра иностранных дел Польши Я. Шембек 16 сентября направил в польское посольство в Москве шифрованную телеграмму следующего содержания: «Шаронов выехал из Каменца 12 числа с.м. в Советы для установления контакта с собственным правительством. Он должен был вернуться через несколько дней. Известий о нем нет. Прошу проверить, когда он возвращается. Перед отъездом разговаривал в дружеском тоне. Все новости о восстаниях на Украине или Белоруссии, в Малой Польше и на Кресах (подчеркнуто в тексте телеграммы. — В. С.) — выдумки, о чем прошу проинформировать советское правительство. Шембек».
Рапорт руководителя разведывательной площадки «Минск», направленный в Варшаву, вероятно, 15 сентября, на основании его личного наблюдения подтверждал спокойствие в районе Минска и отсутствие военного транспорта, передвигавшегося в направлении границы или обратно.
17 сентября 1939 г. в 3 часа утра заместитель наркома иностранных дел СССР В. Потёмкин срочно потребовал к себе польского посла в Москве В. Гжибовского и зачитал ему ноту советского правительства, которую тот отказался принять. В ней говорилось, что поскольку польское государство фактически прекратило свое существование, советское правительство отдало приказ Красной армии перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Официально это обосновывалось тем, что Польша стала удобным полем для всяческих случайностей и неожиданностей, которые могут создать угрозу СССР, а действие ранее подписанных советско-польских договоров прекратилось. Утверждение о том, что польское государство фактически перестало существовать, противоречило нормам международного права, так как временная оккупация не могла перечеркнуть факт существования государства как субъекта международного права, который признавался союзниками и нейтральными государствами.
В. Гжибовский срочно направил шифрованную телеграмму польскому МИД о разговоре с В. Потёмкиным, где сообщил, что отказался принять ноту советского правительства из-за указанных в ней мотивов, и выразил категорический протест против ее содержания [169]. В тот же день министр иностранных дел Польши Ю. Бек направил еще несколько шифрованных телеграмм. Одну из них — в польское консульство в Черновцах с указанием срочно передать в Париж, Лондон, Рим, Вашингтон, Токио, Бухарест открытую депешу следующего содержания: «Сегодня советские войска осуществили агрессию против Польши, перейдя границу в ряде пунктов значительными отделениями. Польские отделения оказали вооруженное сопротивление. В связи с перевесом сил ведут бои в отступлении. В Москве мы заявили протест [170]. Эти действия являются классическим примером агрессии».