Сад бабочек (ЛП)
Виктор поднимается на четвертый этаж. После переполненного фойе тишина кажется необыкновенной. Остальные дожидаются его. На сестринском посту разговаривают несколько врачей и медсестер. У дверей стоят вооруженные часовые, поэтому говорить стараются тихо.
Одна из медсестер машет Рамирес.
– Хотите поговорить с кем-то из девушек?
– Кое-кто хочет их проведать, – Рамирес кивает на Инару, и медсестра улыбается.
– А, я тебя помню… Как твои руки?
Инара поднимает руки, чтобы медсестра могла осмотреть их.
– С виду неплохо. Швы чистые, припухлостей нет, – бормочет сестра. – Отдираешь корки с небольших ранок?
– Немножко.
– Не надо. Тебе же хочется, чтобы они поскорее зажили? Дай-ка я перевяжу на всякий случай…
Через несколько минут руки Инары снова в бинтах, каждый палец аккуратно перевязан. Заодно медсестра осматривает другие раны, на боку и на запястье.
– Неплохо, милая, – заключает она и кладет руку ей на плечо. – Она свободна, мистер Хановериан.
Инара отдает честь, и медсестра с улыбкой отвечает тем же.
Они подходят к первой двери. Инара делает глубокий вдох и снова достает своего дракона.
– Даже не представляю, как все будет, – признается она.
Виктор треплет ее по плечу.
– Войдем и узнаем.
Полицейский у дверей смущенно переступает с ноги на ногу.
– Они все в одной комнате, еще через две двери.
– Все? – резко переспрашивает Эддисон.
– Они настояли.
– Они – это спасенные девушки?
– Да, сэр, – он снимает фуражку и приглаживает светлые волосы. – Одна из них научила меня таким словечкам, каких я и в наркопритонах не слышал.
– Видимо, Блисс, – бормочет Инара.
Она не спорит с полицейским, а проходит дальше по коридору. Виктор с напарниками шагают следом. У двери Инара кивает часовому.
– Можно мне войти?
Тот смотрит на агентов: все трое кивают.
– Да, мэм.
В палате за стеной слышны разговоры, хотя слова разобрать не удается. Когда дверь распахивается, голоса на секунду смолкают. Потом издаются радостные возгласы.
– Майя! – миниатюрная девушка с голой попой бросается к Инаре. – Какого черта, где ты пропадала?
– Привет, Блисс, – Инара гладит ее черные вьющиеся волосы и оглядывает палату.
В двуместной палате почему-то стоят четыре кровати. Те девушки, которые отделались легкими повреждениями, сидят рядом с теми, кому повезло меньше, держат их за руки или сидят в обнимку. Некоторые из родителей, самые решительные, сидят на жестких стульях возле кроватей. Но остальные стоят у противоположной стены, переговариваются между собой и не сводят глаз с дочерей.
Виктор прислоняется к стене и улыбается, глядя на девочку, которая робко пробирается между кроватями и встает рядом с остальными. Инара крепко прижимает ее к себе и улыбается. Приятно видеть эту улыбку.
– Привет, Кейли. Я видела твоих родителей.
– По-моему, я их расстроила, – шепчет девочка, но Инара качает головой.
– Просто они еще не оправились. Наберись терпения.
В течение часа Виктор с напарниками стоят у двери и наблюдают. Девушки смеются, шутят между собой или переругиваются, и время от времени утешают друг друга. Инара, хоть и без особого восторга, знакомится с родителями. Они рассказывают ей, как разыскивали своих дочерей, как верили до последнего. Инара терпеливо слушает, и приподнятая бровь демонстрирует ее отношение. Данелли хихикает так, что кардиомонитор издает сигнал.
Равенну узнать нетрудно: так, наверное, выглядела ее мама в молодости. Они с Инарой перекидываются парой слов. Хорошо бы услышать, о чем они говорят. Одна нога у нее полностью забинтована. Инара осторожно прикасается к повязкам. Виктор припоминает, что Равенна занималась танцами, и задумывается, как повреждение отразится на ее увлечении.
Некоторых из Бабочек он узнает по рассказам Инары; других пытается определить по именам, которые проскальзывают в разговорах. За исключением Кейли, которую так и не переименовали, никто не называет своего настоящего имени. Они еще не расстались с именами, полученными в Саду, и родители вздрагивают всякий раз, когда слышат их. Инара говорила, что забыть иногда проще. Виктор задумывается, удастся ли это хоть кому-то из них. А может, Инара права и они пока не готовы вернуться в реальный мир…
Хочется постоять здесь подольше, насладиться происходящим, отгородиться от ужасов последних нескольких дней. Но расслабляться пока рано. Инара еще не все увидела. И не все им рассказала.
Не все, что им нужно.
Виктор поднимает руку, смотрит на часы. Инара мгновенно переводит на него взгляд. Ее вопрос не требует слов. Хановериан кивает. Она закрывает глаза, чтобы собраться, делает глубокий вдох. Потом уверяет остальных, что скоро вернется. Она уже возвращается к двери, но Блисс хватает ее за руку.
– Много ты им рассказала? – спрашивает она прямо.
– Почти все, что имеет значение.
– А они тебе?
– Эвери мертв. Садовник, скорее всего, выживет и предстанет перед судом.
– Значит, нам все придется рассказать.
– Пришло время. Смотри на это иначе: возможно, рассказывать агентам ФБР будет легче, чем родителям.
Блисс кривит лицо.
– Ее предки в пути, – вполголоса говорит Рамирес. – Летят через Атлантику, ее отец работает учителем в Париже. То ли потеряли надежду, то ли старались ради остальных детей… Сложно сказать.
Что думает по этому поводу сама Блисс, сомневаться не приходится.
Инара обнимает на прощание Кейли и покидает палату с Виктором и Эддисоном. Рамирес остается побеседовать с родителями. Они проходят мимо пустых палат, предназначенных для девушек. И хотя там никого нет, двери по-прежнему охраняются. Еще несколько незанятых палат образуют буфер между девушками и другой частью коридора. Здесь тоже полно охраны.
Они останавливаются перед закрытой дверью. Эддисон заглядывает через маленькое окошко и бросает на Виктора странный взгляд. Тот просто кивает.
– Я подожду здесь, – говорит Брэндон.
Виктор пропускает Инару вперед и осторожно прикрывает за собой дверь.
К человеку на кровати подключено множество аппаратов, и каждый с определенной периодичностью издает слабые сигналы. Кислород поступает в легкие по трубкам, но рядом на случай крайней необходимости лежит все необходимое для интубации. Он укрыт простыней, его практически не видно под повязками, слоями мази и синтетическими пленками для заживления ожогов и предотвращения инфекций. Ожоги покрывают даже голову – кожа здесь покрыта бесцветными волдырями.
Инара делает один шаг – и застывает на месте, глядя на мужчину широко раскрытыми глазами.
– Его зовут Джоффри Макинтош, – произносит Виктор мягким голосом. – Теперь это никакой не Садовник. У него есть имя, и на нем в буквальном смысле не осталось живого места. Это уже не властелин Сада. И больше никогда им не станет. Его зовут Джоффри Макинтош, и он предстанет перед судом и ответит за все, что сделал. Этот человек больше не причинит вам вреда.
– А что с Элеонорой? Его женой? – шепотом спрашивает Инара.
– Она в соседней палате, под наблюдением врачей. Потеряла сознание в своем доме. Насколько можно судить, она ничего об этом не знала.
– А Лоррейн?
– Чуть дальше по коридору. Ее пока допрашивают. Необходимо определить, в какой мере она причастна к этому, и предъявить обвинение. Но перед этим с ней еще побеседуют психологи.
Виктор по ее губам читает следующее имя, но она молчит. Садится на стул у стены, ставит локти на колени и смотрит на мужчину, неподвижно лежащего на больничной койке.
– Мы еще никогда не видели его таким злым, – произносит она тихим голосом. – Даже когда Эвери выводил его из себя. Он был в бешенстве.
Виктор протягивает ей руку и пытается скрыть удивление, когда Инара принимает ее.
– Таким его еще никто из нас не видел.
* * *
Они втроем стояли в другом конце Сада, недалеко от входа. Садовник был просто вне себя. Он орал на Десмонда; рядом стоял Эвери, и вид у него был самодовольный. Он, видимо, решил, что отец уже не злится на него из-за Кейли.