Элмет

— Не знаю. Я не уверен. Он сказал, что останется здесь в любом случае. А если он все-таки решил уйти, то почему ушел без нас?

— Куда ушел?

— Не знаю, — сказал я. — Не знаю.

— А что ты знаешь?

— Я видел его на рассвете. Приходил какой-то человек, собаки подняли лай и разбудили меня. Они тоже не вернулись. Наверно, бегают где-то поблизости. А тебя они не разбудили?

— Я всю ночь проспала как убитая. И видела сны. Только я сейчас не могу их вспомнить.

— Когда я проснулся, Папа с кем-то говорил у входа. Я подкрался к двери, чтобы лучше слышать. Голос того человека я не узнал. Он не из наших друзей и не житель деревни. Он пришел предупредить Папу. Уговаривал его срочно отсюда уехать и… — тут я запнулся, — и взять нас с собой.

— Но с какой стати? Мы же победили.

— Потому что — по словам чужака, — потому что после боя, среди ночи, они нашли тело в кустах рядом с той поляной. Мертвец. Один из сыновей Прайса.

Кэти никак не среагировала, будто не слышала или не поняла моих слов. Она просто смотрела на меня этими ярко-голубыми глазами, сияющими на бледном лице.

— Он сказал, что Прайс обвиняет в этом Папу. Другие, как и Прайс, уверены, что это наш Папа прикончил его сына. Которого из двоих, я не понял. На Папу подумали только из-за того, что следы удушения были особенными: их оставили очень сильные руки, а значит, и убийца был здоровяком. Этого им вполне хватило для обвинения, тем более что Прайс ненавидит Папу. Как мне кажется, причина этой ненависти лежит глубже последних событий. Глубже, чем вся эта история с боем, и глубже, чем спор из-за земли, на которой мы живем. Тот человек сказал, что Прайс уже объявил Папу виновным в убийстве его сына и теперь жаждет мести. Больше никаких игр. Он посылает своих людей сегодня — возможно, уже этим утром, — чтобы они захватили Папу и привезли его в усадьбу Прайса, а что будет потом, даже представить не могу. Одно ясно: в полицию они обращаться не будут.

— А где Папа сейчас?

— Сказал же: не знаю. Тот мужчина предупредил Папу и посоветовал ему исчезнуть отсюда как можно скорее. А когда чужак убрался, я вышел из спальни. Думаю, Папа знал, что я все время был там и подслушивал. Он сказал, что уезжать не собирается. И еще он сказал…

Я напряг память, пытаясь вспомнить, что еще важного сказал Папа.

— Конечно, он не мог уехать, — сказала Кэти. — Он бы нас ни за что не бросил.

Я еще немного поразмыслил, прежде чем ответить.

— Знаю, — сказал я. — Это я знаю.

Потом еще помедлил, кусая губу.

— Но тогда где же он?



Мы отправились в деревню по старой разбитой дороге. Тротуар на подходе к дому Юарта и Марты размяк после трехдневной жары, а влага, которой накануне был насыщен воздух, к утру сконденсировалась на асфальте, сделав его еще и скользким.

Это я уговорил Кэти пойти к Ройсам. Она сомневалась в нужности этого визита.

Мы постучались дважды. В первый раз я костяшками выбил легкую дробь на витражном стекле в центре двери. Во второй раз Кэти забарабанила кулаком по деревянной створке.

Дверь распахнулась. На пороге стояли Юарт и Марта, вдвоем. Выражения лиц обоих были какими-то неопределенными, а взгляды — уклончивыми. Они смотрели в пространство между мной и сестрой. Они смотрели поверх наших голов и мимо нас. Или оглядывались назад, вглубь собственного дома.

Я начал с вопроса:

— Вы не видели нашего Папу?

Марта посмотрела на Юарта. Тот наконец-то встретился со мной взглядом.

— Это занятно, — произнес Юарт.

Я молча ждал продолжения.

— Занятно, — повторил он.

— Извините, — сказал я, — но что именно кажется вам занятным?

Он помолчал еще несколько секунд, продолжая глядеть на меня.

— Занятно, что вы пришли сюда, разыскивая своего отца. Вы разыскиваете его — это занятно.

Но под этим словом он подразумевал не то, что обычно считали занятным я, Кэти или Папа, когда говорили о чем-то нас интересовавшем или когда люди называли занятным какой-нибудь неожиданный, неординарный вопрос.

— Юарт, милый, — сказала Марта, — вряд ли их можно винить. Вряд ли они к этому причастны хоть в какой-то мере.

— Не причастны? Но они достаточно взрослые, не так ли? Они были достаточно взрослыми, чтобы участвовать в наших серьезных делах, так почему бы им не поучаствовать и в этом? Это сплоченная семья, как они сами всегда говорили. Потому мы и начали испытывать к ним симпатию. Ты знаешь не хуже меня, Марта, что мы никогда не связались бы с человеком вроде Джона, при его-то репутации, и никогда не впустили бы его в наш дом, не будь этих двоих. Отец с двумя детьми вызывает больше доверия, чем одинокий мужчина. Так устроено наше восприятие. Именно так эти обманщики втираются в доверие, понимаешь? Вполне возможно, они все замешаны в этом деле. И что вы двое намерены стянуть сейчас — драгоценности моей жены? Нашу машину?

— Хватит, — прервала его Марта. — Они просто ищут своего отца. Подумали, что он может быть здесь. Они растеряны не меньше нашего. И они никак с этим не связаны.

— Никак не связаны с чем? — спросила Кэти.


— Думаю, вам лучше зайти в дом, — сказала Марта.

— А я думаю, не стоит их впускать!

Юарт перегородил рукой дверной проем. Впрочем, мы с Кэти и не пытались приблизиться ко входу.

— Может, вы просто объясните нам, что к чему, прямо здесь, у порога? — предложил я.

Марта глубоко и тяжело вздохнула:

— Ваш отец был здесь рано утром. На рассвете или вскоре после того. Мы с Юартом еще спали, но расслышали его стук в дверь.

— Так и вышло. Мы были ему рады. Слишком рано для визита, но он никогда не соблюдал режим дня. Все в деревне уже привыкли к тому, что он может появиться в любое время дня или ночи, и относились к этому с пониманием. Какими же доверчивыми глупцами мы были!

— Хватит, Юарт. Я понимаю, что задета твоя гордость. Это все твоя гордость.

— Это больше чем гордость, Марта. Это еще и пятьдесят тысяч фунтов. А ведь эти деньги даже не наши!

— Понимаю. Я все понимаю. Но эти двое детей имеют право знать, в чем, собственно, дело.

Юарт сделал шаг назад и сложил руки на животе. Теперь он избегал смотреть в нашу сторону.

— Он был здесь на рассвете, — повторила Марта. — Я о вашем отце. Попросил разрешения войти, и мы, конечно же, его впустили. Он сказал, что хочет просмотреть учетные книги, спрятанные в нашем сейфе. Те, в которых мы фиксировали все дела последних месяцев, все имена и все поступавшие к нам деньги. Вы же знаете, что мы собирали взносы. Типа профсоюзных. Те, кто отказался платить за аренду жилья, отдавали эти деньги нам. Мне и Юарту. Просто на сохранение. На тот случай, если наш бойкот сорвется. Или мы достигнем соглашения с лендлордами, которые примут наши условия, а люди взамен должны будут выплатить им хотя бы часть прежней суммы. И мы уже обо всем договорились. В том бою ваш отец решил свою проблему с землей. Прайсу позарез нужно было, чтобы он дрался. Вы двое даже не представляете, какие деньги были на кону и сколько заполучил Прайс благодаря вашему отцу, который снова поработал на него, как в старые времена. Но параллельно мы заключили и другую сделку, на этот раз со всеми землевладельцами. С Прайсом, конечно, но и с другими тоже. Это касается уже не вашего дома и земли, а всех арендаторов, которые живут в бывших муниципальных домах. Лендлорды согласились заморозить арендную плату и дать разумную скидку тем, кто явно не потянет такие платежи. Они обещали забыть о старых недоимках. И согласились произвести ремонт в самых проблемных случаях. Не во всех, имейте в виду, и потому мы попросили самих жильцов — тех, кто знает толк в таких работах, — также к этому подключиться. Но и лендлорды взяли на себя значительную часть. А мы в ответ должны будем внести задержанные платежи. Не сразу, а когда убедимся, что они держат слово. И тут, конечно, очень важен бой, выигранный вашим отцом. Этот бой скрепил договоренность. Причем скрепил кровью. Не спрашивайте меня, каким образом, но так оно получилось. Вот только деньги, около пятидесяти тысяч, доверенные нам на сохранение многими хорошими людьми, — эти деньги исчезли. Ваш отец поднялся на второй этаж якобы посмотреть учетные книги, когда мы без всякой задней мысли дали ему ключ от сейфа, и прикарманил эти деньги. Всю сумму без остатка. Забрал их и был таков.

Ее рассказ продолжил Юарт:

— А еще чуть погодя до нас начали доходить слухи. Надеюсь, вы сможете их прояснить. Мы узнали об этом от Питера и других людей в деревне. Мертвый юнец в лесу. Сын Прайса. Красавчик. Тот из двоих, что красивее. Мертвый. Задушен. Похищены его часы и бумажник.

— Часы и бумажник? — переспросила Кэти.

— Да. Ваш отец не удовольствовался всеми дарами, что получил в тот день. Или просто решил продолжить побоище. Люди такого типа уже не могут остановиться, когда войдут в раж. Когда почувствуют вкус крови. Когда их тяга к насилию смыкается с алчностью. В такие минуты они способны на самые низкие, самые жестокие поступки. Уж так они устроены. Всем известна его репутация. Прайс, конечно, тот еще мерзавец, но его сын был просто мальчишкой. Просто молодым парнем. А его шея, по описаниям, была буквально раздавлена — с такой силой сжал ее ваш Папа.

— Это неправда, — тихо произнесла Кэти.

— Неправда, вот как? — откликнулся Юарт. — Ты еще смеешь его защищать? Забавно. Очень забавно.

И опять он не имел в виду забавность как таковую. В его устах эти слова подразумевали: «Что за бред!», или «Не держи меня за дурака», или «Мне, как порядочному человеку, оскорбительно такое слышать».

— Вы даже не пытаетесь разобраться, — сказала Кэти. — Еще вчера вы были его другом, поздравляли его вместе с остальными, а сегодня спешите его обвинить.

— Он украл у меня пятьдесят тысяч фунтов!

— И поэтому вы обвиняете его в убийстве Чарли Прайса? Нет никаких улик, указывающих на него. Одни лишь слухи. По этим слухам, и только, он ради банальной наживы прикончил Чарли Прайса. Вы верите, что он прикарманил часы и бумажник, потому что верите в кражу пятидесяти тысяч из вашего сейфа.

— Он действительно украл пятьдесят тысяч из сейфа в моем доме!

— Но он не убивал Чарли Прайса. Это сделала я.

Юарт и Марта остолбенели. И я тоже остолбенел. Кэти молчала.

Через какое-то время Юарт подал голос:

— Ты юная девушка, Кэти. Ты можешь воображать себя большой и сильной, как твой отец, но ты всего лишь девчонка. Не надо морочить нам голову.

— Я сказала правду.

— Видимо, ты пытаешься защитить своего отца, — отозвалась Марта. — Это похвально, я признаю, только делу это не поможет.

— А я и не думаю вам помогать. Я просто говорю правду. Это я убила Чарли Прайса.

— Кэти…

— Я убила Чарли Прайса. Задушила его насмерть. Я этому рада и без колебаний сделала бы это снова.

Марта и Юарт не сказали ничего. Они смотрели на Кэти, пораженные ужасом. Потом Марта ухватилась за край двери и резко ее захлопнула. Задребезжало витражное стекло.

Мы с Кэти постояли еще несколько секунд, затем развернулись и пошли по дорожке от дома.

Я ни о чем не спрашивал Кэти и не просил ее еще раз повторить то, что она сказала Ройсам.

Молча мы прошли пару улиц. Потом разделились, условившись встретиться дома через час. Кэти собралась навестить Питера и еще нескольких деревенских. А я отправился к дому Вивьен, стоявшему на отшибе, — надо было пройти мимо общинного выгона и пустыря по направлению к холму, на котором жили мы: я, Кэти и Папа. Кэти к Вивьен идти не захотела. Сказала, что лучше потолкует с честными людьми в деревне. Так что я пошел туда один.

Окна оказались закрыты шторами не только наверху, но и на первом этаже. На мой стук в дверь не последовало никакого ответа, никаких звуков изнутри.