Истерли Холл

Миссис Мур было позволено сидеть, и Эви из кладовой, где она пересчитывала запасы сахара, муки и прочей бакалеи, было удобно слушать и смотреть. Она слышала, как они попросили миссис Мур поблагодарить миссис Грин за великолепную сдобу, поскольку, как им известно, ее печет экономка. Дальше довольно бесцельно обсуждалась погода, уход из жизни Вейни, приход весны и наступление тепла.

– Конечно, весна скоро придет, – сказала леди Вероника, – но в этом году она запаздывает.

У миссис Мур спросили, как она себя чувствует, и повариха уверила их, что все замечательно, премного благодарна, миледи.

Эви немного успокоилась, потому что то, что она слышала, было разговором нормальных, приятных, неравнодушных людей. Потом наступило молчание, и леди Вероника произнесла:

– Об, as-tu pensé aux économies, qu’il faut faire dans Auld Maud?[16]

Эви покачала головой. Миссис Мур поймет, что они говорят о мерах экономии, которые, по-видимому, предстояло произвести Оберону. До чего невежливо, миссис Мур была права. Но очень интересно.

Мистер Оберон отвечал по-французски распухшими губами, так что слова его звучали нечетко.

– Ну да, как я сказал, когда мы катались, нам придется для начала сократить число опор в забоях. Я поговорю с Дэвисом, чтобы он передал это крепильщикам. И да, Вер, я много думал. Я знаю, ты считаешь, что я должен прекратить это, но как я могу? Не могла бы ты вообще держаться в стороне от этих дел?

Его слова не были просьбой.

– Ничего, придется им смириться и вытащить опоры, когда забои будут выработаны. Новых не будет. Они знают свою работу, все будет в порядке. Я обсуждал и другие мои проекты с Дэвисом, но это мы сделаем в ближайшее время. Дэвис возражал, он говорит, люди будут недовольны из-за опор. А я ему ответил, что им платят за работу, а не за хорошее настроение. Как мы управляем шахтой, черт побери, их не касается и, по-моему, тебя тоже. Мы даем им работу, и у их семей есть кусок хлеба. Вот этим они должны быть довольны, Вер.

Леди Вероника отколупнула глазурь с печенья и стала ее есть руками. Она тоже говорила по-французски.

– Такое впечатление, что я слышу отца. А где же ты сам во всем этом, Оберон? И что будет с людьми? Для них это большой риск, разве не так?

– Ради бога, Вер, зачем ты продолжаешь обсуждать эту тему? Мы уже наговорились во время прогулки. В последний раз объясняю тебе: опоры в отличном состоянии, и в шахте их слишком много. Крепильщикам просто нужно будет вытащить часть и отправить их в другие забои. Шахтеры всегда заявляют, что они опытные забойщики, так что они поймут, если крыша в забое начнет рушиться, и успеют выбраться, и им останется только достать оттуда уголь. Таким образом, им не придется отбивать его.

При этих словах Эви почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Как он смеет? Ведь он говорит о ее семье, ее друзьях, обо всех шахтерах. Он отодвинул тарелку с недоеденным кексом. Губы у него явно саднило. Так ему и надо, пусть боль жжет его, как жалом. Леди Вероника спросила по-прежнему по-французски:

– Но вспомни о несчастных случаях. Они происходят каждый месяц, слишком часто. Нужно что-то делать, а мы делаем наоборот. Как мы можем!

Эви грызла карандаш. Молодая госпожа виделась ей теперь совсем по-другому.

Мистер Оберон выпил до конца чай и стукнул чашкой о блюдце, вытирая подбородок. Губы плохо слушались его. Ложечка в чашке зазвенела. Миссис Мур разглаживала свою салфетку, краска поднималась у нее от шеи к лицу. Мистер Оберон поднял глаза и посмотрел прямо в кладовую. Эви замерла, но она боялась напрасно. Дверь была только приоткрыта, и его взгляд скользнул в сторону. Он улыбнулся миссис Мур, одновременно обращаясь по-прежнему по-французски к сестре:

– Хватит об этом, Вер. И кстати, не хочешь ли ты сказать отцу, что люди важнее, чем сальдо в его бухгалтерских книгах?

Наступило молчание, затем леди Вероника перешла на английский:

– Мы не должны больше задерживать миссис Мур, Оберон. Скоро вернется миледи.

Разговор снова перешел на обыденные темы, но, похоже, от расслабленной домашней обстановки мало что осталось. А разве не за этим, по словам миссис Мур, они приходили на кухонное чаепитие?

Эви обходила полку за полкой, завершая подсчеты. Она должна передать услышанное Джеку, но что он сможет с этим сделать? Так всегда действуют собственники шахт, не больше и не меньше. Но все-таки, наверно, всегда лучше знать положение дел? Она понимала, что злится, но из-за стучавшего в голове молотка, боли в горле и ломоте в руках и ногах не очень чувствовала свое настроение.

Мистер Оберон и леди Вероника покинули кухню ровно в четыре сорок пять, пообещав, что придут на следующий день. Та-ак, думала Эви, и что же нам тут, в подвале, придумать, чтобы справиться с суетой? Вы что ж думаете, нам так нравится видеть вас тут, что мы вам и роскошный ковер расстелим? Позволила бы она Джеку принимать такие решения, какие принимал Оберон? Да черта с два. Она бы рассвирепела, бунтовала, а не спорила. Но что бы она смогла сделать, если бы ее отец избил до полусмерти Джека, когда тот пошел против его воли? Голова ее разрывалась от боли и не давала думать.

Эви вышла из кладовой с составленным ею списком имеющихся продуктов. Девушки ели оставшиеся кексы, а то, что не могли доесть, сложили в жестяную коробку, на случай если понадобится подкрепиться. Миссис Мур взглянула на часы. Усталость согнала краску с ее лица.

– Время готовить обед.

И добавила, обращаясь к Эви:

– Мальчик раздавлен. Он будет делать все, что ему прикажут, или отец снова его изобьет. Лицо у него…

Эви подумала о своем отце, о том, как он будет вытаскивать опоры, чтобы использовать их в другом месте, о своих братьях, о том, что расстояния между опорами станут больше. Вот они точно будут раздавлены, по-настоящему раздавлены. И всякое сочувствие к отпрыску Брамптона, которое она почувствовала в ту ночь у конюшен, полностью испарилось.

Была уже полночь, когда она завалилась в постель с горячими кирпичами. И снова ей захотелось узнать, как Саймон, тепло ли ему, и как там отец и братья, не подвергаются ли они опасности. А как будет завтра, через неделю, через месяц?

С утра она снова выскользнула из дома и, миновав двор, пошла по тропинке к складу садовников. В этот раз она спросила разрешения, и миссис Мур сказала просто:

– Возьми все-таки мою шаль. Ты должна быть в тепле.

Голос Эви по-прежнему звучал как хриплый шепот, и она пребывала в каком-то полусознательном состоянии, настолько высокой была у нее температура. Саймон оказался на месте, и она просто передала ему список необходимых овощей, составленный миссис Мур, поскольку голос к ней не вернулся даже после трех чашек чая.

Саймон поморщился и шепотом сказал:

– Ты тоже потеряла голос?

Его собственный звучал как хриплое карканье, он весь пылал, и руки у него дрожали.

– Нам следовало бы быть в постели, – прошелестела она.

Он взглянул на нее и расхохотался.


– Вот это да, девушка! А что скажет твой папа?

Снова слова его прозвучали как карканье, но в этот раз он закашлялся, содрогаясь всем телом. Эви подумала: слава богу, что так. И о чем только она думала, когда сказала это? Святые угодники, скорее взять бергамот и бежать!

Она ткнула пальцем на бергамот в общем списке.

– Мне он нужен, – одними губами произнесла она. – Приходи на кухню и тоже попей чай с бергамотом. Миссис Мур добавляет туда джин.

Он смотрел, как она шевелит губами. Она указала на горло и продолжала:

– Не так больно, если не стараешься говорить. И я бы хотела узнать, как Джек.

Он кивнул, в глазах его сразу же появилось отстраненное выражение.

– Держись в тепле, красавица. Я подойду попозже.

Она протянула к нему руку, но он уже отвернулся, прошел в глубь помещения и вернулся с бергамотом. Не глядя на нее, он передал ей пучок.

– Я должен заниматься делами, – шепотом сказал он и повернулся к ней спиной. Ну да, она сказала про Джека, и он опять завелся из-за этой ерунды с командой марра.

Она сначала собиралась попросить его рассказать Джеку про планы Оберона, но вместо этого повернулась и вышла, бросив взгляд через плечо. Его уже не было. И тут же вся ее энергия испарилась, и она с трудом доковыляла до обнесенного стеной сада, миновала основной овощной склад и остановилась, прислонясь к стене. Голова страшно кружилась. Холодные кирпичи вдавливались в спину, не давая ей упасть. Она сосредоточилась на этих ощущениях, стараясь привести как-то голову в нормальное состояние.

Она вдыхала и выдыхала воздух, и в какой-то момент ей показалось, что вокруг воцарилась тишина, а ветер стих, но потом она услышала голоса – они доносились из-за угла, со стороны кухонного двора. Ага, есть на чем сосредоточиться, чтобы остановить это кружение. Она сильнее прижалась к стене – пусть кирпичи впиваются в тело, только бы опереться на что-то. Она заставила себя слушать голоса. Один принадлежал шоферу, другим, более громким, был голос Роджера. Он кричал. Голова кружилась меньше. Она должна вернуться на кухню, но… Она выпрямилась и тут же снова обмякла, потому что головокружение возобновилось. Ветер трепал одежду. «Погоди-погоди чуть-чуть», – повторяла она себе.

Слова Роджера слышались теперь отчетливо.

– Да вовсе меня не понизили, черт побери. Лорд Брамптон хочет, чтобы рядом с его сыном был кто-то с ясной головой.

Шофер что-то сказал и засмеялся. Голос Роджера звучал совсем громко и злобно.

– Ну, так я выше тебя не на несколько ступенек, а гораздо больше, ты, паршивый холоп!

Она представила его себе: поворот головы, холодные, как лед, глаза. Вот-вот начнет расхаживать туда-сюда с напыщенным видом. Но шофер тоже заговорил громче. Вот молодец.

– А ты докажи. Да что, черт побери, ты можешь сказать кому-то, у кого достаточно ума, чтобы поступить в университет? А ты ни на одну ступень не выше меня, чтобы ты знал. Я шофер. И не вздумай пускать в ход кулаки. Свободное время я провожу в боксерском зале.

Эви совсем выпрямилась. Головокружение прошло. Ей хотелось заглянуть за угол, чтобы увидеть, как Роджеру достанется. Она сделала шаг вперед и задела ногой лейку. Раздалось звяканье металла. Она замерла. Те замолчали, потом Роджер начал снова:

– Я и не собирался, не будь дураком. У меня есть дела поважнее, чем препираться тут с тобой. Как раз сегодня утром я подкинул ему одну идею.

Он понизил голос, но слова были слышны отчетливо.

– По поводу недвижимости. Местные дома необходимо скупить как можно быстрее, чтобы положить конец планам этих проклятых шахтеров прибрать их к ручонкам. Больше ничего не могу тебе сказать, Лен. Я убедил его, что все, что ему нужно сделать, – это последовать примеру лорда Брамптона, то есть действовать быстро, и тогда его ждет полный успех.

Шофер разразился громким хохотом.

– Дьявол тебя забери, ты что, целый словарь проглотил? По-твоему, значит, ты умный, если умеешь говорить длинные слова и подобострастно высказывать гнусные мыслишки? Никакого умного совета ты ему не давал, ты просто подслушал их разговор, болван, так что катись отсюда! Мне надо проверить мотор, тут хотя бы обычная грязь.

Эви снова прижалась спиной к стене. Недвижимость? Фроггетта? Да, наверняка речь о домах Фроггетта. Она услышала, как миссис Мур в дверях зовет:

– Эви? Да где же эта девчонка?

Мужчины снова замолчали. Ушли? Эви оттолкнулась от стены и чуть не упала, потому что все вокруг закачалось как на качелях. Она оперлась рукой о стену, снова выпрямилась, глубоко вздохнула и вошла во двор. Шофер подошел к старому ящику у входа, чтобы выбросить тряпку, а Роджер расхаживал туда-сюда по булыжнику двора. Она попыталась ступать быстрее, направляясь к ступенькам, преодолевая боль во всем теле, усиливающуюся при каждом шаге.

– Я уже иду, миссис Мур, – но из горла вылетело только слабое попискивание.

Роджер внимательно наблюдал за ней, потом расправил плечи и улыбнулся ей, направляясь к входу. Он оказался на ступеньках одновременно с ней и преградил ей путь. Эви подняла на него глаза и показала на свое горло, делая шаг в сторону. Он повторил ее движение. Сзади послышался смех шофера. Над кем он смеялся – над ней или над Роджером? Лицо его окаменело, и он приблизился к ней.

Ветерок донес собачий лай. Ягодка и Изюм забежали в конюшенный двор, но конюхи незаметными пинками тут же их выгнали. Роджер ухватил ее за локоть, причиняя ей боль.

– Как прелестно! Я так и надеялся, что у нас будет шанс поболтать – и так скоро.

Эви только кивнула, но ничего не сказала. Она не могла говорить, горло слишком болело и распухло. Ей хотелось быстрее попасть на кухню и заварить себе чай с бергамотом и, может быть, капелькой джина. Вчера это ей вроде бы помогло, и она продержалась на ногах целый день. К тому же она стала лучше понимать миссис Мур. А еще ей хотелось увидеть Джека и рассказать ему о том, что она узнала. Круговерть мыслей мешала ей сосредоточиться. Ей стало дурно.

Шофер окликнул Роджера:

– Я вернусь позднее, к ланчу. Передай это своему хозяину. Я люблю большие порции.

Эви обернулась. Он чистил что-то промасленной тряпкой, устроившись напротив гаражных ворот. В рабочей одежде с грязными ногтями он совсем не был похож на того красавца в форме и начищенных сапогах, каким его обычно видели. Лил бы не впечатлилась. Эви тряхнула головой, чтобы избавиться от этой мысли. Прочь из головы! Какое ей дело до Лил? Но и эта мысль тоже унеслась из головы.

Роджер не сводил с нее настойчивого взгляда. Что он только что сказал? Но произвело ли на него впечатление выражение ее лица? Нет, не произвело, поняла она. Эви закашлялась, в надежде, что он не захочет рисковать и подцепить заразу. Он отступил на шаг, но тут же снова приблизился.

– Качаешь головой? Не хочешь, чтобы тебя видели со мной? Строишь из себя недотрогу, что ли? Умная девочка. Пойдем, я провожу тебя до кухни.

Он повел Эви к ступенькам, крепко держа за локоть. Уже до ее слуха донесся кухонный шум, и она увидела, как Лил с метлой в руках торопливо идет по коридору к черной лестнице. Она уже успеет подмести в гостиной, пока семейство еще нежится в постели. Роджер приостановился, его пальцы на ее локте разжались.