Корявое дерево

Я чувствую себя дурой. Зачем я это сказала? Я подбираю с пола упавшие дневники и крепко прижимаю их к себе, жалея о том, что заговорила, вместо того чтобы молчать. Может быть, мне и вправду лучше пойти и сесть на диван; что бы я ни сказала, это только усугубит ситуацию. Но я не иду к дивану и не сажусь. Я не отрываясь смотрю на Стига, режущего хлеб, смотрю, как двигаются его плечи, как длинные волосы падают ему на спину.

В углу за буфетом пульсирует тень. От страха у меня перехватывает дыхание. Темнота то расширяется, то уменьшается в размере, словно это дышит какой-то зверь. Я смотрю на нее, остолбенев, затем делаю несколько торопливых шагов, переходя в гостиную. Тени, окружающие буфет, стали теперь светлее, однако края гостиной кажутся более темными, как будто то, что я увидела в углу, что бы это ни было, проползло по стене, следуя за мной. Я натыкаюсь на край дивана, не удержавшись на ногах, падаю на него, и дневники летят из моих рук на пол.

Прижав колени к груди, я роняю голову на руки. Что-то слегка толкает меня, и я подскакиваю от испуга. Стиг дает мне в руки тарелку с сандвичами и ставит на пол две чашки. Потом плюхается на диван рядом со мной, наклоняется и берет сандвич с тарелки, которую я поставила себе на колени.

Я заглядываю за диван. Тени движутся опять – на сей раз возле обеденного стола на кухне. Стиг тоже поворачивает голову, чтобы посмотреть, на что смотрю я, но затем продолжает спокойно есть свой сандвич. Похоже, он ничего не заметил, чему я рада. Что бы ни находилось сейчас в доме вместе с нами, нам все равно некуда деваться. Придется просто надеяться, что оно оставит нас в покое.

Мы сидим и молча жуем. Единственные звуки, которые мы слышим, – это потрескивание дров в огне и вой ветра. Дневники лежат на диване между Стигом и мной. Стиг сердито смотрит на них.

– По-моему, их лучше сжечь.

Я кладу на тетради руку, словно защищая их. Несмотря ни на что, они часть моих корней, часть меня.

– А что, если в них говорится о драге? Разве не лучше было бы выяснить это?

Он со злостью пихает дневники, и они падают на пол.

– Неужели мы не можем поговорить о чем-нибудь еще?

– О чем, например?

– О чем угодно! О чем-нибудь другом.

Под его глазами виднеются темные круги – видимо, подводка размазалась. Возможно, он хочет поговорить, потому что ему надо отвлечься от своих мыслей.

– Ну хорошо, что тебе хочется узнать? – со вздохом спрашиваю я.

Стиг отхлебывает свой кофе.

– Ну, не знаю, например, что ты вообще любишь делать?

Я ерзаю на диване, чувствуя некоторый дискомфорт.

– Я мастерю из металлов всякие штуки.

– Здорово. А какие штуки?

Я вспоминаю свою комнату и изготовленные мною броши, ожерелья и кулоны.

– Ювелирные украшения. Воронов и пауков.

Он вскидывает брови.

Я достаю телефон и листаю фотографии, пока не дохожу до снимка серебряного медальона, сделанного в форме ворона. Стиг протягивает к моему телефону руку, и я показываю ему фото, чувствуя себя смущенной.

– Это сделала ты?

– Ага.

– Ничего себе! Это же потрясающе.

Он просматривает и другие фотографии, и, похоже, они производят на него немалое впечатление.

– А это кто? – Я беру из его руки телефон, и, когда наши пальцы касаются друг друга, я чувствую, как между ними проскакивает крошечная электрическая искра. Интересно, заметил ли ее и он? По его лицу ничего не видно.

– Это моя подруга Келли.

– А кто этот парень?

Это селфи, на котором сняты Дэррен и я. Я сделала его на устроенной им вечеринке в честь Хэллоуина еще до того, как со мной произошел несчастный случай. Он нарядился в зомби, и белая краска на лице скрыла самые худшие из его угрей. Я же изображаю ведьму и держу в руках метлу.

– Это Дэррен. Двоюродный брат Келли. – Я пожимаю плечами и беру у Стига свой телефон. – Просто знакомый.

– В самом деле? Похоже, ты ему нравишься.

Я снова смотрю на фото. Дэррен обвивает рукой мои плечи и тянется к метле. Я смутно припоминаю, как он тогда пошутил, сказав, что я могу покататься верхом и на нем, стоит мне только захотеть.

– Вы хорошо смотритесь вместе.

Я чуть заметно пожимаю плечами. Теперь, когда я познакомилась со Стигом, то, что было у меня с Дэрреном, кажется таким пустым. Дэррен просто умел меня смешить, в Стиге же есть что-то особенное, что-то неповторимое. Я ощущаю воодушевление уже от одного того, что нахожусь с ним в одной комнате. Когда он рядом, мне хочется притянуть его к себе. Иногда он так на меня смотрит, что я чувствую трепет и одновременно по моему телу разливается тепло. Дэррен же никогда не вызывал во мне подобных чувств.

Стиг вопросительно смотрит на меня, и я снова вглядываюсь в фото.

– Мы с ним выглядим просто нелепо. В середине вечеринки кто-то поджег мою метлу с помощью свечи, и Дэррен… Как бы то ни было, теперь я буду ему не интересна.


Стиг фыркает:

– Готов поспорить, что парни западают на тебя постоянно. Ты этого просто не замечаешь.

Я хмурюсь, надеясь, что он надо мной не смеется.

– Ты хочешь сказать, что я не в состоянии это увидеть, потому что наполовину слепа?

Он глядит на меня поверх своей чашки. Если он и заметил в моем тоне горечь, по нему это не видно.

– Кстати, а что случилось с той твоей подружкой – воздушной гимнасткой?

Стиг откусывает кусок сандвича, потом еще один. И задумчиво жует.

– С той девушкой, чью фотографию ты показал мне на своем телефоне? Ведь это была она, да? Она красивая.

Стиг кивает и щурится, как будто вообще не знает, что об этом думать.

– Да, наверное.

– Что между вами произошло?

Он едва заметно ерзает на диване.

– После гибели папы мне долго было паршиво. А Нина из тех девушек, которые любят, чтобы им всегда было весело.

Краем глаза я улавливаю движение – у двери темнеет тень, я замечаю, как она придвигается ближе, и у меня появляется ощущение, будто за нами следят.

Стиг вздыхает:

– Мы с ней крупно повздорили, а потом она упала…

– Упала?

– Да, в цирке, с трапеции. Говорили, что ее страховка не была должным образом закреплена.

– О нет! Она поправилась?

– Ее мать позвонила мне из больницы. Она была в коме. – Он замечает тревогу на моем лице и добавляет: – Ничего страшного не произошло. Она пришла в себя уже на следующее утро. С ней все нормально.

– Так это ты порвал с ней, или?..

Глаза Стига темнеют:

– Наши отношения оборвала Нина. Она встретила другого. – По его лицу пробегает тень, но он заставляет себя улыбнуться:

– Человека, который мог ее рассмешить, – циркового клоуна.

Я подавляю невольный смех:

– Да ну?

Стиг усмехается:

– Нет, это был не клоун. Она влюбилась в укротителя львов.

Я улыбаюсь, несмотря на весь переживаемый нами ужас, и наши взгляды встречаются. В свете огня, пылающего в печи, черты его лица смягчаются. На мгновение я почти забываю про Олафа и Ишу… но нет, я вижу их окоченевшие лица опять и опять.

Стиг искоса смотрит на меня:

– А как насчет тебя? Ты еще не встретила своего укротителя львов?

Мне вдруг делается жарко. Я сбрасываю одеяло, которым укутала ноги.

– Да, что-то в этом духе.

Он ставит тарелку на пол, затем снимает пальто и кладет на диван. Я думаю о тех эмоциях, которые ощутила, коснувшись его… такую злость и такую ревность.

– Стиг, я могу спросить тебя о твоем отце?

– Конечно. – В его голосе звучит удивление, но нет и следа настороженности.

– Ты говорил, что вы приезжали сюда, на Шебну, вместе?