Лесная армия

– Бурзин стал опасен для них – мы могли его взять, – вздохнул Караган. – Оцени, командир, им привычное дело – убивать своих, когда те уже отслужили. Странные представления о товариществе и взаимовыручке. Того субъекта на свалку выбросили, теперь этого… Не повезло, но их хотя бы меньше стало. Сколько там – семь, восемь?

– Интересно, он хорошо готовил? – зачем-то спросил Цветков.



По офицерскому составу корпуса был нанесен серьезный удар. Умерли пять человек, полтора десятка загремели в госпиталь.

Кольцов заглянул в лечебное заведение на пару минут. В офицерском отделении было многолюдно. Суетились медсестры, покрикивал очкастый военврач. Все койки в просторной палате были заняты. Одних рвало, другие стонали, нецензурно выражались, несмотря на присутствие представительниц слабого пола. Многие лежали с закрытыми глазами. Тяжелых пациентов готовили к переливанию крови. Невысокая худенькая медсестра с черными как смоль волосами поддерживала рослого подполковника Марычева, помогала ему дойти до туалета. Марычев был бледен, находился в прострации, но, похоже, легко отделался.

Многие пострадавшие лежали без сознания. Стройная русоволосая медсестра в звании старшего сержанта колдовала над майором Колбиным, начальником дешифровального отдела. Она поила его водой, а он хрипел, икал и отворачивался.

– Ну, родненький, ну, пожалуйста, – приговаривала медсестра. – Так вы никогда не поправитесь. Видите вот эту колбу? Вы должны выпить три таких в течение часа.

– Красавица, пожалейте, – отбивался майор, – ну, не могу я столько пить, вода уже вот где стоит…

– А я, считаете, могу с вами воевать? – рассердилась девушка. – Не забывайте, что вы сильнее. А ну, немедленно пейте, а не то я врача позову! Делайте, как говорю, а если не будет улучшений, мы примем другие меры. Так, а вы что здесь делаете? – она резко повернулась к Кольцову. – Немедленно покиньте помещение, вы заразу разносите! – у нее был убедительный звонкий голос. – Или хотя бы наденьте халат, – звонкий голос предательски дрогнул при виде погон майора.

– Вы меня еще «гражданином» назовите, товарищ старший сержант, – хмыкнул Павел.

– Прошу простить, – насупилась медсестра, у которой было правильное симпатичное лицо, обрамленное русыми волнами, а ростом она была всего на пару сантиметров ниже Кольцова, – но если откровенно, товарищ майор, если я буду придерживаться субординации, то никого не вылечу. Раненым нужны добрые прочувственные слова, а не эти ваши «слушаюсь», «разрешите выполнять», «разрешите обратиться»…

– Вы шутку не поняли? – Павел покосился на зама по пропаганде Марычева, который грузно улегся на койку и закрыл глаза. Черноволосая медсестра укрыла его одеялом, свернула «конвертик», как делают детям в детском саду.

– Вы кто, простите? – спросила русоволосая. У нее были дерзкие карие глаза и привлекательное лицо. «Редко ты заходишь в госпиталь, майор, – с досадой подумал Павел, – вообще ведь не заходишь. А тут такие…»

Он показал служебный документ – бегло, словно стеснялся. Но медсестра уловила его содержание. Редкие брови забавно поползли вверх, потом обратно, видно, сообразила, что в такой момент удивляться не стоит.

– Сержант Брянцева Екатерина Владимировна, – отчиталась медсестра. – А это Тамара Савченко, – кивнула она на черненькую, которая тайком поглядывала на майора. – Мне двадцать шесть, Тамаре двадцать четыре, учились в Ярославле в медицинском институте. Окончить не успели, поэтому служим медсестрами, а не военными врачами.

– И давно вы, девушки, в этой части? – по привычке спросил Павел.

– Давно, – кивнула Катя. – В корпусе генерал-майора Серова Михаила Константиновича служим уже пятый месяц. Смоленщину прошли с госпиталем…

– Хорошо, я понял, – не стал развивать тему Павел. – Можете дать развернутую консультацию?

– Конечно, – пожала плечами Екатерина. – Кое-что подобное уже приходилось видеть, но не в таком масштабе и не на войне…

– Это точно крысиный яд?

– Абсолютно, – кивнула Тамара, а за ней и Екатерина. – Самая ядовитая смесь мышьяка, свинца и фосфора. Используется в случае, если остальные препараты не помогают. Когда яд попадает в организм с продуктами питания, он всасывается в желудочно-кишечный тракт и с потоком крови распространяется по организму. Интоксикация может быть несильной, если процент вещества небольшой. Или если яд проник в человека через легкие. Иногда отрава попадает на незажившие раны, повреждения на коже – это тоже неприятно, но не летально. Но в нашем случае пищу намеренно отравили концентрированным ядом. Случайно такое не происходит. Да и ваше присутствие, товарищ майор, говорит о том же.

– Но симптомы у людей разные…

– Все зависит от организма и полученной дозы. Но вы не правы, симптомы в целом похожи. Сильная головная боль, кровотечение – из носа, десен, ведь яд ухудшает свертываемость крови. Человек теряет кровь – возникает головокружение. Тяжелое недомогание – как и при любой интоксикации, ломота, апатия, отказ от еды. Человек может лишиться зрения, слуха… похоже, что-то подобное происходит с майором Дорошенко, – Екатерина показала на неподвижно лежащего мужчину в соседнем ряду. Он смотрел в потолок мутными глазами. – Он живой, но ни на что не реагирует. Возможно, он что-то видит и слышит, но очень смутно, глухо… Мы не знаем, поможет ли ему промывание желудка. Но надежда есть всегда, людям требуется покой, больше воды, сорбентов, постоянно принимать мочегонное, слабительное, средства для нормализации работы печени. Если это не поможет, врачи будут назначать переливание крови. В любом случае все тяжелые проведут в госпитале не меньше трех недель. Не исключены, к сожалению, новые летальные исходы…

Застонал мужчина на другом конце палаты, стал приподниматься. К нему устремилась возмущенная Тамара.

– Вы простите, товарищ майор, у нас совсем нет времени, – виновато улыбнулась Екатерина, – сами видите, что тут творится. Надеюсь, наши органы найдут виновных.

– Уже нашли.

– Серьезно? – медсестра взметнула вверх густые ресницы. – И кто же они… если не секрет?

– Помощник повара, – не стал кривить душой Павел. – Сейчас он мертв.

– Хорошо, что виновный понес наказание… – смущенно проговорила медсестра.

– Спасибо, Екатерина, – сказал Павел. – Я понял масштабы случившегося, теперь имею ясное представление. Не буду отрывать вас от работы.

– Заходите, – улыбнулась медсестра.

– Да, скорее всего, зайду, – он немного поколебался и направился к выходу.

Катя украдкой смотрела ему вслед. Испугалась, когда их взгляды встретились, опустила глаза в пол. Усмехалась, глядя на них, темноволосая Тамара…





Глава 7





Диверсантам удавалось дестабилизировать ситуацию в городе. Оставалось лишь гадать, где они ударят в следующий раз.

Полковник Шаманский пребывал в прострации и смотрел на подчиненного такими глазами, словно это сам Кольцов бегал с крысиным ядом и всех травил. От отстранения оперативников от дела и отдачи под суд его удерживало только отсутствие других работников.

Ночь прошла спокойно. Тем не менее Павел то и дело подскакивал, подходил к окну, высматривал очередное зарево.

День начался в какой-то тягучей волоките. Оперативники, переодевшись в штатское, убыли на инспекцию злачных мест. Возникла интересная идея привлечь к поискам представителей уголовного мира. Блатные были и при немцах, имели собственное подполье, которое никак нельзя было назвать советским. Кто-то сотрудничал с оккупантами, другим такое «счастье» обломилось, третьи считали, что это западло. Вот на последнюю категорию Павел и рассчитывал. Не захотят сотрудничать – всегда имеется Восточная Сибирь с приятным климатом и массой лагерей с отзывчивым персоналом.

Он перебирал добытые сотрудниками материалы – рукописные и машинописные листы с печатями и без, справки из НКВД о недавно прибывших в город. Будут ли они регистрироваться? Скорее всего, придется (может, не всем), иначе беготня от патруля станет для них повседневным делом.

Подготовить документы для регистрации Абвер всегда в состоянии. Военную разведку и контрразведку Германии давно преследуют неудачи, и адмиралу Канарису все труднее искать оправдание. Четыре месяца назад его сняли с поста и отправили в забвение, запретив оттуда возвращаться. Большую часть ведомства передали Главному Управлению Имперской безопасности, нарекли Военным управлением РСХА, а возглавил новую структуру полковник Георг Хансен. Он тоже не имел отношения ни к СС, ни к СД и, согласно информации из-за кордона, не питал теплых чувств к Адольфу Гитлеру. Но структура оставалась опасной и работала на износ – Хансену крайне не хотелось разделить участь своего предшественника…

Несколько раз Павел покидал кабинет, бегал в отделение НКВД, в милицию, где к его физиономии уже привыкли.

После обеда явились Караган с Безугловым. Бегая по городу, они сбили ноги и сейчас, перематывая портянки, некрасиво ругались.

– На кухне часового поставили, – сообщил Безуглов. – Бдительно наблюдает, чем занимается Сечкин. Вы правильно сделали, что не расстреляли его, товарищ майор, человек умеет готовить. Теперь у него нет помощников, сам носится, все угодить старается. Но народ уже пуганый: еду пробуют осторожно, обнюхивают ложки, им бесполезно объяснять, что эта штука без запаха.

– Есть что новое? – спросил Павел.

– Работаем, – проворчал Караган.

– Понятно… – все сильнее была уверенность, что скоро самому придется выбираться в «поле».

Минут через пятнадцать подоспел третий «полевой агент», стало интереснее. Коля Цветков влетел в кабинет, кепка набекрень, в зубах потухшая забытая папироса. Он сильно волновался, глаза блестели.

– Товарищ майор, тут это самое… я на базаре был, хотел пройтись по рядам, с деловыми людьми поговорить… – Николай стал кашлять, чуть не подавился папиросой, выбросил ее в помойное ведро. – Короче, иду я по базару… И вдруг такая ерунда… – он долго собирался с духом, растерянно смотрел на товарищей.

– Не удается мысль, – осторожно заметил Караган.

– Дай человеку рассказать, – нахмурился Кольцов. – Николай, не спеши, все вспомни, найди нужные слова.

У лейтенанта так блестели глаза, что он сам возбудился.

– Слушайте, – собрался с мыслями Николай. – Возможно, пустышка, мало ли таких, а вдруг нет? В общем, иду это я по базару, семечки лузгаю. Вдруг слышу, окают… ну, помните, нам рядовой Ильин рассказывал, что водила-диверсант окал? Я по тормозам, но вида не подаю, как будто бы мелочь по карманам собираю. Понятно, что таких много и шанс мизерный. Но все равно интересно стало. Мужик стоит, торгуется с дедом – а тот моток электропровода продает. Дескать, дед, ты из ума выжил, такую цену завернул. Давай, сбавляй, тогда куплю. Дед ни в какую, тот пожал плечами и дальше пошел. Тут дедок всполошился, давай ему цену в спину кричать. И уже меньше. Когда нормальная оказалась, тот вернулся, скалится такой. Дед ругается: совсем моих внучат без пропитания оставил… А я рядом стою, изоляторы перебираю, типа нужное высматриваю. Мужик деду деньги передал, сунул моток под мышку и – ходу. Вот тут у него, – Цветков ткнул пальцем в левую скулу, – шрам такой белый. В самом деле, на опарыша похожий…

– Во-первых, на себе не показывай, – сказал Павел, – во‐вторых, усы у него есть?

– Вот чего нет, того нет, – развел руками Николай. – Усы если и были, он их сбрил. Физиономия гладкая, и под носом тоже. Вы же знаете, товарищ майор, что удаление усов решительно меняет внешность. Остальные приметы совпадают: набыченный такой, ходит, как борец, переваливается с ноги на ногу. Одет по гражданке…

– Моток провода, говоришь, купил…

– Ага. Вы дальше слушайте. Приклеился я к нему, повел с базара. Иду и думаю: да вряд ли он из тех. Ну, совпали два момента… Но на всякий случай веду себя правильно. И он не заметил меня, когда проверяться начал! Он в самом деле проверялся, товарищ майор! Умно так. То закуривал, как бы невзначай за спину смотрел, то шнурки на ботинках завязывал. Возможно, почуял что-то. Бывают такие люди. Но он не заметил меня, это точно. Вышел с базара с проводом под мышкой, свернул на Гурьевскую, потом в Ракитный переулок. А тот, зараза, длинный, прямой, как штык, спрятаться негде, вот и пришлось мелькать у начала – там столб с электричеством и бурьян по шею. Я видел, в какой двор он зашел – там оградка такая серая, хлипкая. Минут через пять прошел я мимо. Шторы на окнах задернуты, во дворе никого, повсюду хлам, сорняки. А на крыльце бутсы стоят, в которых он был, здоровые такие, с отвернутыми языками. Ракитный переулок, 12, – с победным видом заключил Цветков, небрежно глянув на товарищей – дескать, шах и мат, неудачники! – А башмаки на крыльце – это что значит? – спросил Николай и сам же ответил: – Это значит, что живет он там. Снимает хату. Чистюля, не хочет пол пачкать. Пришел бы в гости – не стал бы разуваться на пороге.

– Сомнительно, – недоверчиво покачал головой Караган. – А вообще новость интересная, не находишь, командир?

– Я не закончил, – сказал Николай. – Я потом рискнул: заглянул на участок через два дома. Там женщина живет, не сказать что древняя, но и не девица. На азиатку похожа, луноликая, в общем. Главное, что в голове у нее полный порядок. Сын без вести пропал на Ленинградском фронте. Возможно, жив, но вероятность слабая. Показал я документ, подождал, пока она вчувствуется, потом спросил, что там, в 12-м доме. Пустовал, говорит, семейная пара жила до войны – домик так себе, развалюха, но они на большее и не претендовали. Сын у них в Приморье работал, посылки им отправлял с сушеной рыбой. Когда война началась, на Дальний Восток к нему подались – у сынка имелись возможности, он по партийной линии работал. Дом оставили, ставни забили, все закрыли – да на паровоз в Витебск. В оккупацию участок пустовал, даже для солдат был негодным для проживания. А четыре или пять дней назад женщина увидела из своего огорода, что по бурьяну кто-то шастает – до сортира и обратно. Мужик незнакомый. А она – женщина решительная, к ограде прилипла да давай орать ему через два участка: мол, кто вы такой, что делаете на чужом участке? Он тоже к ограде подошел, смеется: все в порядке, гражданка, прибыл из РСФСР для восстановления разрушенного фашистами хозяйства. Бумаги показывает: вот здесь все документы, подписанные в исполкоме, ордер на вселение, разрешение на временное проживание по этому адресу и тому подобное. Будет мастером на хлебозаводе. Врал, конечно, но не буду же я об этом соседке говорить. Она рукой махнула – ладно, живите, добро пожаловать, что я там, буду ваши документы разглядывать, что ли? Потом еще пару раз кивал приветливо, рукой махал.

– Окает? – спросил Караган.

– Окает, – кивнул Николай. – Дядька приветливый, улыбается.

– Он не мог видеть, как ты с соседкой разговариваешь? – насторожился Безуглов.

– Мы у калитки стояли, там не видно…

– Чем ты объяснил интерес к жильцу? А если женщина начнет косяка давить, и он почувствует неладное? Зря ты это, Коляша.

– Нет, товарищ майор, – Цветков решительно замотал головой, – тетушка Аглая производит впечатление здравомыслящего человека. Она не будет портить себе жизнь. А зачем нам время тянуть, товарищ майор? Надо что-то делать…

– Думать надо, Николай, – наставительно изрек Кольцов. – А быстро пусть кролики делают…



Энергоснабжение после диверсии восстановили, но пока не везде. Ракитный переулок был погружен во мрак, в отдельных домах мерцал свет за шторами, народ жег свечи и керосинки.

Тетушка Аглая встретила оперативников с испуганным лицом, попятилась в дом, но закричать не успела – Безуглов зажал ей рот.

– Спокойно, гражданка, спокойно, военная контрразведка, – сказал Кольцов. – Любой ваш крик будет расцениваться как пособничество фашистской Германии. Вот наши документы. А этого парня вы уже знаете.

Безуглов убрал руку, женщина шумно перевела дыхание.

– До инфаркта доведете…

В ее чертах действительно присутствовало что-то азиатское – острые скулы, широкое лицо.