Сексуальный дерзкий парень

– Моя мать, как я уже говорил, американка.

Я смотрю на него, лежа на его груди, но в темноте трудно разглядеть выражение лица.

– Она приехала во Францию, только окончив старшую школу, и работала горничной.

– Ой, – я смеюсь, – наверно, тогда мой сегодняшний выбор костюма был не слишком удачным.

Он со смехом тыкает меня в бок:

– Вот уж поверь, о ком о ком, а о матушке я сегодня вечером точно не думал ни секунды.

Когда я успокаиваюсь и снова вытягиваюсь рядом с ним, он продолжает:

– Ее первое место работы было в очень респектабельном и богатом доме бизнесмена по имени Шарль Гийом.

– Твой отец, – догадываюсь я.

Он кивает:

– Моя мать – замечательная женщина. Заботливая, очень аккуратная. Думаю, она была великолепной домработницей. Наверно, я унаследовал любовь к порядку от нее, но и от отца тоже. Он требовал, чтобы в доме был идеальный порядок. Он был помешан на порядке. Требовал, чтобы я не оставлял никаких следов, нигде, никогда. Ни на зеркалах, ни на окнах. Никаких крошек на кухонном столе. Детей не должно быть слышно и видно. – Он замолкает, а когда начинает говорит снова, голос его смягчается: – Возможно, наши с тобой отцы не слишком хороши, но зато они точно нашли бы общий язык, да?

Я задерживаю дыхание, боясь неловким движением или словом нарушить, испортить этот момент. Каждое его слово – подарок для меня, я так жажду самых маленьких подробностей истории его жизни.

– Можешь рассказать о них побольше?

Он прижимает меня к себе, закинув руку мне за голову.

– У них случился роман, когда моей матери было всего двадцать, а отцу сорок четыре года. По словам матери, роман был страстный. Он соблазнил ее. Она совершенно не планировала оставаться во Франции надолго, но влюбилась в Шарля, и я не думаю, что ей удалось оправиться от этой любви.

– Оправиться?

– Мой отец – та еще задница, – говорит он с коротким смешком. – Контролирующий. Помешанный на чистоте в доме, как я уже говорил. А с возрастом он становился только хуже. Но я думаю, у него была харизма, некий шарм, который ее и покорил. – Я улыбаюсь в темноту, понимая, что он сам, конечно, человек куда лучше, чем его отец, но свой шарм унаследовал скорей всего именно от него. – Все время, пока они были вместе, отец был женат на другой женщине. Она жила в Англии, но отец отказался покинуть свой дом и уехать к ней, а мать вообще не знала о ее существовании. Когда мама была беременна мной, отец требовал, чтобы она оставалась в комнате для прислуги, и не позволял никому говорить, что я его сын. – Он снова издает легкий смешок. – Все, конечно, и так знали, а когда мне исполнилось три или четыре, я стал просто его копией. В конце концов и его жена узнала все. Она развелась с отцом, но он так и не женился на моей матери.

Я чувствую, как у меня сжимается сердце.

– Ох.

– Он любил ее, – тихо говорит Ансель, и мне безумно нравится, как он говорит. Его английский великолепен, но акцент как бы приподнимает слова, делает их как бы… очень его, как будто они идут прямо из его души, из самого сердца. «Л» у него звучит почти неслышно, а «о» гортанно, и это одновременно и грубовато, и трогательно. – Его любовь была странной, и он всегда заботился о нас, даже настоял на том, чтобы оплатить учебу матери в кулинарной школе. Но он не из тех мужчин, кто любит щедро: он эгоистичен и не хотел, чтобы мать оставила его, хотя у него было много женщин в те годы. Они бывали у него дома и на работе. Он был очень ветреным, несмотря на то, что безумно любил маму и ревновал ее. Он признавался, что никого не любил так, как ее. Он ждал, что она поймет, что его потребность в других женщинах не связана с ней лично. Но, разумеется, сама она никогда не спала с другими мужчинами.

– Ого, – тихо отзываюсь я. На самом деле я не много знаю о семейной жизни родителей. На фоне того, что рассказывает Ансель, их жизнь выглядит стерильной и бледной.

– Именно. Ну вот, а когда моя бабушка заболела, мать воспользовалась шансом покинуть Францию, уехала домой в Коннектикут и оставалась там, пока бабушка не умерла.

– Сколько тебе было лет, когда она уехала?

Он сглатывает и отвечает:

– Шестнадцать. И я жил с отцом до поступления в университет.

– Потом твоя мама вернулась?

Я чувствую, как он качает головой.

– Нет. Я думаю, ей было очень трудно уехать, но уехав, она поняла, что это правильное решение. Она открыла свою пекарню, продала дом. Она хотела, чтобы я закончил школу здесь, со своими друзьями, но я знаю, что быть далеко от меня ей невыносимо. Поэтому я отправился в Штаты в юридический институт. Возможно, если бы я попросил, она бы вернулась, но я не имел права ее об этом просить, правда?

Когда я киваю, он продолжает:

– Я поступил в Вандербильт, который находится не так уж и близко к ней, но все-таки ближе, чем Франция. – Повернув голову, он чуть отодвигается, чтобы видеть меня. – Я собираюсь однажды переехать туда. В Штаты. У нее больше никого и ничего нет.

Я киваю и утыкаюсь лицом в его шею, чувствуя такую легкость, что у меня кружится голова.

– Ты останешься со мной? – тихо спрашивает он. – Пока тебе не надо будет ехать в Бостон?

– Да. Если ты этого хочешь.

Он отвечает поцелуем, и его руки гладят мне волосы, а его легкий стон обжигает мой язык, и все это вместе вызывает у меня чувство, похожее на отчаяние. На мгновение я прихожу в ужас от того, что испытываю к нему настоящие, искренние чувства, от того, что эта игра в семью в какой-то момент должна закончиться и мне придется вернуться в реальную жизнь, где не будет его. Но я отгоняю эти мысли, потому что сейчас мне слишком хорошо, и незачем портить этот момент. Его поцелуи легкие, нежные, а затем он улыбается мне в губы.

– Хорошо, – говорит он.

И хватит пока. Я чувствую, как мои веки тяжелеют и уже не могут сопротивляться наваливающемуся сну, так же как и мысли. Тело мое удовлетворено и расслаблено. И через несколько секунд, засыпая, я слышу его ровное, спокойное дыхание – он спит.






Глава 12




Сквозь сон я слышу громкий стук в дверь и сажусь на постели, не понимая, где нахожусь. Ансель, лежащий рядом со мной, вскакивает, смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а затем, отбросив одеяло, натягивает боксеры и выбегает из комнаты. Я слышу его голос, хриплый и глубокий спросонок, он разговаривает с кем-то у двери. Никогда раньше не слышала, чтобы его голос звучал так. Он, видимо, вышел на лестницу и прикрыл за собой дверь, потому что после тяжелого щелчка закрывающейся двери его голос исчезает. Я изо всех сил стараюсь не спать, хочу дождаться его и убедиться, что все в порядке, и сказать ему, как мне нравится его голос. Но я, наверно, устала больше, чем сама думала, и это последняя мысль, которая мелькает у меня в голове перед тем, как я снова проваливаюсь в сон.





* * *


Я ЧУВСТВУЮ движение рядом с собой на постели – это Ансель снова забирается под одеяло. Он пахнет собой – травой, солью и специями. Я поворачиваюсь к нему, все еще сонная, все еще во власти горячих образов из сновидений. И как только его прохладная кожа соприкасается с моей, у меня глубоко внутри вспыхивает желание. Я хочу его на уровне инстинкта, с какой-то первобытной тоской. Часы у постели показывают около четырех часов утра.

Его сердце бьется под моей ладонью, грудь такая обнаженная, такая гладкая и мускулистая, но он останавливает мою руку, не давая мне двигаться ниже, к его животу и дальше.

– Миа… – произносит он тихо.

Я вдруг вспоминаю, что он выходил за дверь.

– Все в порядке?

Он медленно выдыхает, явно стараясь успокоиться, и я скорее чувствую, чем вижу, как он кивает в темноте. Окошко на крыше пропускает лунный свет, но он попадает только на краешек кровати и освещает только наши ноги.

Я прижимаюсь к нему, обвивая его ноги своими. Под нежной, теплой кожей его мышцы напряжены, я касаюсь его бедра и замираю, когда он выгибается мне навстречу и стонет. На нем все еще только боксеры, и я чувствую, что он уже почти возбудился и затвердел. А сердце под моей рукой начинает биться быстрее.

Я не могу быть так близко к нему, пусть даже и в полусне, и не хотеть его. Я хочу, чтобы одеяло полетело прочь и его боксеры вслед за ним. Я хочу, чтобы его бедра прижимались к моим. Я тихонько мычу и трусь об него, то ли сознательно, то ли во сне, и через несколько долгих секунд чувствую, как его тело просыпается.

С еще одним тихим стоном он поворачивает лицо ко мне, стягивает боксеры на бедра, выпуская на волю свою эрекцию.

– J’ai envie de toi[16], – говорит он мне в волосы и проводит головкой члена у меня между ног, словно проверяя, прежде чем с тихим стоном войти внутрь. – Я хочу тебя всегда.

Это секс без слов или игр, просто мы оба работаем для достижения общей цели. Я двигаюсь медленно, мои движения полны ленивой расслабленности, и сейчас ночь, время смелых, поэтому я могу себе позволить сесть на него сверху, опустить голову на его грудь и вытянуться во весь его рост. Его движения тоже медленные, но это потому, что он старается быть осторожным, нежным со мной.

Обычно он более разговорчив. Может быть, все дело в том, что уже слишком поздно, но я не могу отделаться от ощущения, что он просто пытается отвлечься и не думать о том, что произошло за дверью спальни.

Но вот руки Анселя опускаются на мои бедра, крепко сжимая их, и вся неловкость исчезает, ее заменяет нарастающее, всепоглощающее удовольствие.

– Ты так хорошо трахаешься, – хрипит он, ввинчиваясь в меня, встречая меня на полпути. Больше никакой расслабленности и сна. Я уже близко, он уже близко, и я впитываю звуки его приближающегося оргазма, чувствуя, как мое собственное наслаждение растекается по ногам и позвоночнику. Я так полна им, так полна этими ощущениями, что меня больше не существует: это чистое удовольствие, чистое и кристаллизованное, горячее и дикое.

Он так сильно меня толкает, что я выпрямляюсь, руки его вцепляются в мои бедра и приподнимают меня, заставляя насаживаться на него все быстрее, а сам он входит в меня все глубже и сильнее.

– Трахай меня! – рычит он, одной рукой грубо ухватив меня за грудь. – Трахай меня сильнее.

И я трахаю. Упираюсь руками в его грудь и подпрыгиваю на нем снова и снова. Я никогда еще не была такой страстной наверху, никогда не двигалась с такой скоростью. Наши движения удивительно синхронны, резки и гармоничны одновременно, и, задохнувшись, я кончаю, мои ногти впиваются в его кожу, и протяжный, отчаянный стон срывается с моих губ.

Я хочу…

Да…

Кончаю…

О господи…

Сильнее…

О господи!

Эти мои бессвязные выкрики сливаются с его рычанием, и он садится, вцепившись руками в мои бедра, а зубы его прижимаются к моей ключице, и он резким толчком входит в меня, кончая с хриплым криком после этого финального, сильного толчка.

Его руки обвиваются вокруг моей талии, он прижимается лицом к моей шее, тяжело дыша. У меня кружится голова, ноги уже устали. Он, кажется, не хочет отпускать меня, но мне нужно сменить положение, и я осторожно выскальзываю и опускаюсь рядом с ним на постель. Молча он поворачивается ко мне лицом, раздвигает мне ноги и медленно водит все еще твердым пенисом вокруг моего клитора, целуя мой подбородок, щеки, губы.

– Я хочу еще, – признается в темноту комнаты. – Я не насытился.

Я подаюсь вперед, впуская его в себя снова. На этот раз все продолжается недолго, но есть что-то особенное в том, чтобы чувствовать его вот так: он очень тесно прижимается ко мне, так, что между нами не остается свободно пространства, и едва покачивается, а черная ночь укрывает нас своим бархатным одеялом. Мне хорошо до боли.

– Я хочу целый день заниматься с тобой любовью, – говорит он мне в губы. – Не хочу думать о работе, друзьях, даже о еде. Хочу только жить на тебе.

Тут я вспоминаю, что хотела расспросить его о том, что случилось за дверью.

– Ты в порядке?