Стамбульский реванш

«Кому в голову пришла идея поставить этот спектакль, развращающий нашу молодежь и внушающий ей чуждые нам ценности? Кто дал разрешение на постановку? Кому выгодно, чтобы юноши и девушки Турции видели на театральных подмостках мерзость и преступление?» Статья кишела вопросительными знаками. Они, как рыболовные крючки, должны были зацепить охочего до скандалов интернет-пользователя, заставить его сделать репост и обсудить случившееся в комментариях.

«Кроме того, хочется заметить, что спектакль поставлен из рук вон плохо. Такое ощущение, что декорации художник-постановщик купил за бесценок на Центральном рынке. Режиссура беспомощная, актерам нечего играть. В результате они просто мечутся по сцене, завывают и таращат глаза, как будто их скрутила кишечная колика. Исполнительница роли Лолиты, может, и желает видеть себя юной девочкой, однако из зала эта дородная, уставшая от жизни женщина производит впечатление, прямо скажем, устрашающее.

Единственный, кто нарушает этот слаженный хор безвкусицы, это актер Альтан… исполнитель роли Гумберта. Не покривив душой можно сказать, что на сцене он великолепен. Ни грамма фальши, очень точное попадание в образ. Тем ярче и непростительнее воспринимается его извращенная страсть. И тем острее встает вопрос: не в том ли был и режиссерский замысел спектакля? Намеренно смазать и удешевить всю постановку, чтобы сосредоточить все внимание зрителя на больном, порочном негодяе-растлителе?

Кто ответит за развращение наших детей, младших братьев и сестер? И неужели общественность и дальше будет молчать?»

Предваряла статью яркая, сразу притягивающая глаз карикатура. Сцена театра изображена была на ней как арена цирка. Все задействованные в спектакле актеры выведены в роли клоунов. Дебелая Лолита в детских гольфиках, натянутых на гипертрофированно полные ноги, и с крапчатым гигантским бантом на голове, разъезжала по сцене на самокате. Куилти с клоунским носом и в огромных башмаках проливал потоки слез, держась за круглый живот. Шарлотта Гейз жонглировала пачками купюр, очевидно, отнятых у доверчивых зрителей. А посреди всей этой вакханалии на воздушном шаре парил Альтан-Гумберт, с выбеленным лицом, трагически сведенными намалеванными бровями и в скоморошьем колпаке. Художнику удалось удивительно передать сходство с реальным актером, но так усугубить все его характерные черты, что вид у Гумберта получился нелепым и зловещим одновременно.

Виктория снова пролистала все открытые на экране компьютера вкладки. Когда-то, заразившись идеями личностного роста, она прошла онлайн-курс по продвижению контента в соцсетях. И теперь вынуждена была признать, что ее дипломная работа хоть и опоздала на пару лет, однако удалась на пять с плюсом. Спектакль «Лолита» был отыгран уже четыре раза. И за это время статья, написанная ею в ночь премьеры и снабженная иллюстрацией Аси, обошла весь турецкоговорящий интернет. Сначала мелькала в фейсбуках и инстаграмах деятелей культуры. В них Виктория и не сомневалась, эти стервятники, оскорбленные чужим успехом, просто обязаны были накинуться на любой плохой отзыв о нашумевшем спектакле. Затем статейка разбрелась по блогам просто модных личностей, считающих себя обязанными следить за всеми новинками в области искусства. Скандал ширился, рос, обрастал подробностями. И вот теперь о неком полупорнографическом спектакле, с оскорбительными целями поставленном некой группой злоумышленников, говорили буквально все. Мамаши несовершеннолетних дочерей бились в конвульсиях, утверждая, что режиссер напрямую призывает к совращению их крошек. Тут же подняли и сплетни о личной жизни Альтана, принялись со смаком перетирать скользкие подробности, выискивать, не было ли среди многочисленных пассий Альтана малолетних.

Худрук театра сначала гордо молчал. Затем дал интервью, в котором попытался объясниться. Но это привело только к новому витку шумихи. Папарацци объявили на Альтана настоящую охоту. Подкарауливали его на выходе из дома, снимали каждый шаг. Как Виктория и ожидала, все те дамочки, что еще недавно признавались актеру в любви, теперь охали и ахали: «Как же так? Поверить не могу, что он оказался таким гнусным типом. Так умело маскировался под порядочного человека».

Всего этого, впрочем, было недостаточно. Громкая склока могла пойти спектаклю только на пользу. Пора было наносить следующий удар, также заранее подготовленный Викторией совместно с Мустафой. Сегодня с утра у театра собралась толпа негодующих. Костяк ее был сформирован заранее, оплачен и снабжен транспарантами с броскими лозунгами. Остальные присоединились сами. Зеваки, распаленные скандалом бывшие фанатки и обычные любители поучаствовать в любой шумной заварушке.

– Позор! Позор! – скандировала толпа. – Требуем запретить спектакль! Прекратите развращать нашу молодежь!

Виктория, наблюдая за разворачивающейся по ее замыслу катастрофой, испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, она не могла не поздравить себя с тем, что за долгие годы отлично изучила Турцию, прекрасно знала, на какие жать кнопки, чтобы завести народ, и виртуозно использовала эти знания в своих целях. С другой… От того, как легко ей все удалось, на душе было неспокойно. Ведь Альтан и в самом деле блистал в спектакле. Пусть постановка была топорной, другие актеры чудовищны, музыка слабая, а декорации отвратительные, одного его таланта хватило, чтобы вытащить весь спектакль. Имела ли она право из-за своей жгучей обиды, из мести за растоптанную жизнь губить дарование такого большого артиста? Да и от одной мысли о том, каково сейчас ему, становилось больно где-то в груди.

Однако же предаваться рефлексиям было некогда. Пора было наносить последний удар.



– Пожалуйста, разойдитесь! Ваш протест услышан. Отправляйтесь по домам, – кричали в мегафоны полицейские.

Но на собравшуюся возле театра толпу их увещевания не действовали. Многоликая, пестрая, она так и пылала негодованием. Хотя Виктория была уверена, что многие из митингующих еще вчера и не знали ничего об Альтане и в театре в последний раз были лет десять назад. Просто разгоревшийся скандал завел и увлек всех, как это обычно и бывает.

Транспаранты поднимались все выше. На одном из них Виктория сквозь окно машины успела разглядеть увеличенную карикатуру, ту самую, нарисованную Асей.

– Мы не уйдем, пока этот позорный спектакль не снимут с репертуара! – выкрикнул кто-то.

Затем машина завернула за угол и остановилась у служебного входа в театр. Мустафа пока продолжал говорить по телефону.

– Веселый не объявлялся? Ничего, я чую, что недолго осталось ждать. Скоро выйдем на него.

– Все ловите своего недруга? – спросила Виктория, уже привычно пряча лицо под никабом.

– Какой там недруг? – брезгливо поморщился Мустафа. – Так, слизняк, возомнивший себя слишком хитрым, чтобы отдавать долги.



Худрук на этот раз был бледен. Метался по кабинету и дергался от каждого резкого звука.

– Я уверен, что эта шумиха сыграет нам даже на руку, – неубедительно блеял он, явно заискивая перед Мустафой и директором фонда. – Я добьюсь публикаций в западной прессе. Мы поднимем на смех косность турецкой публики…

– Это вы моральные ценности называете косностью? – вальяжно осведомился Мустафа.

И от прозвучавшей в его голосе угрозы Виктория едва не вздрогнула. Все же не стоило забывать, кем на самом деле был этот милый любезный хозяин приютившей их с Асей виллы.

– Но вы же сами хотели провокационную постановку… – бормотал худрук.

– Лично я в искусстве не разбираюсь, – отрезал Ремзи Давутоглу и стукнул по столу волосатым кулаком. – Может, на вас зря ополчились, а может, вы и правда порнографию показали. Мне дела нет. Но чтобы вокруг фонда возня началась, мне не нужно. Так что на этом мы с вами прекращаем сотрудничество.

– Как прекращаем? Вы не можете… У нас договор, – совсем уж позеленел худрук.

– По договору мы обязаны были профинансировать подготовку к спектаклю, премьеру и следующий за ней блок из четырех спектаклей. Это мы и сделали, условившись с вами, что договор о дальнейшем сотрудничестве заключим позднее, оценив результаты. Что ж, теперь мы их оценили и заявляем: фонд выходит из игры.

Директор зашелестел бумажками, сунул худруку под нос испещренную печатями кипу документов. Тот вспыхнул и, потрясая стопкой бумаг, с пафосом провозгласил:

– Это подло! Я вам поверил!

– Подло? – негромко, но веско, так, что все разом замолчали, выговорил Мустафа. – Подло то, что вы меня обманули. Я дал вам деньги на постановку, привел на премьеру свою племянницу, чистую неиспорченную девушку. А вы показали этакую мерзость, – он скривился. – Но я человек благородный и забирать у вас затраченные средства не буду. Выручка за показанные спектакли останется у вас.

– Но этого же не хватит на дальнейшую раскрутку! – в отчаянии заломил руки худрук. – Мы же с вами планировали… Зорлу-центр, европейские театры, международный фестиваль…

– Зато хватит на то, чтобы продолжать играть в вашей конуре, – развел руками Мустафа. – Я бы на вашем месте и за это сказал спасибо. Прощайте!

Все было кончено. Виктория отлично понимала, что других инвесторов театру сейчас не найти. А значит, постановку снимут с репертуара. И Альтана после такого скандала еще долго не пригласят ни в один известный проект.

Они с Мустафой вышли из кабинета, двинулись по коридору. И вдруг Виктория невольно остановилась. Потому что навстречу им шел Альтан. Бледный, измученный, с черными колодцами глаз, обведенных синяками, на испитом лице. С искусанными бескровными губами. В несвежей одежде, создававшей впечатление, что в ней он и спал.


Но вместо мстительного: «Ну что, милый, хлебнул ты теперь того, что пришлось по твоей милости пережить мне? Понял, каково остаться изгоем, лишиться профессии, самого себя? А знаешь, это еще не самое страшное. Тебе ведь не приходилось гнить заживо в стамбульской пересыльной тюрьме. Мучиться в каменных стенах исправительной колонии, без надежды в ближайшие полтора десятка лет выбраться оттуда. Ползти по канализационному коробу в нечистотах. Трястись в мусорном ящике, бороться со штормом на озере. И каждую минуту бояться, что тебе в затылок выпустит пулю настигший охранник. А все это, дорогой, как оказалось, тоже можно пережить…» Вместо этих жестоких мыслей, вместо чувства удовлетворения от свершившейся мести внутри было пусто и тоскливо. Хотелось подбежать к Альтану, обнять его, заверить, что все еще будет хорошо, что они смогут как-нибудь отмотать назад все случившееся – с самого начала, с тех дней, когда они были влюблены.

Альтан коротко поздоровался с Мустафой и прижался к стене, пропуская их небольшую процессию. Он, конечно же, понял, что перед ним те самые инвесторы, потребовавшие его участия в спектакле, подарившие ему несколько недель радости творчества. Понял и то, что теперь они явились не с добрыми вестями. Виктория видела, как глаза его на мгновение зажглись надеждой, которая тут же погасла, стоило ему встретиться с тяжелым взглядом Мустафы.

А затем он перевел глаза на нее. Конечно, он не мог ничего разглядеть под укутывавшими ее черными покрывалами. И все же взгляд его задержался на ее фигуре, брови озабоченно сдвинулись на переносице. Гениальный актер, он, разумеется, умел считывать чужую пластику движений. И Викторию вдруг обдало жаром. Что, если он узнал ее? Даже замотанную по глаза, закутанную в черные тряпки. Узнал по походке, по жестам, по развороту головы. Почему он так пристально вглядывается в ее глаза, глядящие на него сквозь щель никаба?

Ей удалось на мгновение вдохнуть его запах – такой родной, теплый и любимый когда-то. И почувствовав, как внутри мелко задрожало что-то, Виктория потупилась и поспешно прошла мимо.

Узнал он ее или нет, догадался или нет, это не важно. Ее месть свершилась. Больше ей рядом с этим человеком делать нечего.





7




Судебный процесс по делу «Фонда помощи сирийским сиротам» был возобновлен. Копию данных, предоставленных Асей, адвокат представил полиции, не раскрывая происхождения этих документов. Кажется, теперь он вполне рассчитывал на успех. Даже мрачные складки на его лице слегка разгладились. Сама Ася, снова ставшая веселой и неунывающей, все больше времени проводила с Мустафой.

– Ты знаешь, он сделал мне предложение, – однажды призналась она подруге.

– А ты? – спросила Виктория, пристально глядя на нее.

И Ася, которую она знала как бойкую, ничего не боящуюся девчонку, вдруг вспыхнула и отвела глаза.

– Не знаю… Я обещала подумать, но…

– Ну кого ты обманываешь, дорогая моя, – усмехнулась Виктория. – Конечно же ты согласишься. И, знаешь, я очень рада за тебя, правда. Поначалу мне ваш союз казался довольно странным, не скрою. Но теперь я понимаю, что вы, такие разные, сошлись, как кусочки пазла.

Ася тихо рассмеялась, порывисто обняла Викторию за шею и уткнулась лицом ей в плечо, пряча повлажневшие глаза.

– Тьфу ты, становлюсь чудовищно сентиментальной. Позор просто.

– Ничего, невестам можно, – тепло смеясь, поддразнила Виктория.

Она была искренне счастлива за Асю, за то, что судьба ее устроилась. Но это только ярче подчеркивало то, что ей самой нужно было решать, что делать дальше со своей жизнью. Теперь, когда ее план удался, ей нечем было больше занять себя. Все, что еще недавно казалось важным, отошло на второй план. Требовалось понять, куда двигаться дальше. Но Виктория по непонятным ей самой причинам медлила, продолжала отслеживать в интернете все, что происходило с Альтаном. Как будто бы эта страница еще не была перевернута. Наивная, она-то считала, что, разделавшись с ним, поставит жирную точку и начнет новый этап. Но прошлое не отпускало, заставляло вчитываться в новости. Спектакль «Лолита», отыгранный на сцене Moda Theatre Kadikoy пять раз, был снят с репертуара. Полиция нравов по результатам множества жалоб начала расследование. Каша, которую она заварила, оказалась куда гуще, чем Виктория рассчитывала.

После премьеры Виктория прекратила слежку, но с каждым днем желание увидеть Альтана становилось все сильнее. Она пыталась убедить себя, что ей это нужно для того, чтобы полнее насладиться триумфом. Однако в глубине души понимала, что движет ею прежде всего тревога. Что теперь будет делать этот несчастный Питер Пэн, изгнанный из своего Неверленда? Как он, слабый, порывистый, ранимый, перенесет свалившиеся на него несчастья?

В один из вечеров Виктория не выдержала. Тяга взглянуть на Альтана стала нестерпимой. Обращаться к одному из водителей Мустафы на этот раз она не стала. Если раньше ее действия можно было объяснить подготовкой к решающему удару, то теперь пришлось бы признаться Мустафе, а главное, самой себе, что управляют ею куда более личные мотивы. А обсуждать это Виктория не хотела, не была готова. Садиться за руль самой, облаченной в черные тряпки, было бы неудобно. И Виктория решила рискнуть, оделась в неброский костюм – джинсы и футболку, спрятала волосы под бейсболкой. Конечно, узнать ее так было можно. И все-таки она понадеялась, что в сумерках и за толстыми стеклами машины останется незамеченной.

Собравшись, Виктория прошла по притихшему дому. Ася и Мустафа ворковали в гостиной. Проскользнув мимо них, Виктория успела заметить, как Мустафа, взяв в обе ладони тоненькую хрупкую ручку Аси, трепетно поднес ее к губам. Что ж, ее верные друзья, кажется, были очень заняты. А значит, можно было рассчитывать, что на ее небольшой вояж никто не обратит внимания.

Виктория не садилась за руль с того момента, как в последний раз уехала из России, а здесь, в Турции, предпочитала пользоваться такси. Однако оказалось, что навыки вождения она не растеряла. Автомобиль легко слушался ее, повинуясь умелому управлению, скользил по шоссе, все ближе и ближе подъезжая к Стамбулу. Конечно, шансы на то, что она увидит Альтана, были невелики. Теперь-то он не отправлялся каждый вечер на репетицию. И все же Викторию как будто подстегивало внутреннее чутье, обещая, что она прокатится не напрасно.

Так оно и оказалось. Она успела провести в переулке у дома Альтана всего двадцать минут, как он появился из подъезда. Потухший, сгорбленный, мрачный, махнул рукой, подзывая такси. Куда он направлялся?

Виктория вспомнила, как водитель Мустафы предупреждал ее, что, если они последуют за Альтаном на машине, тот может их заметить. И все же снова решила рискнуть. Ярко-желтый автомобиль вырулил на проспект, и она повернула за ним, стараясь держать на расстоянии, но не терять такси из виду.

Желтая машина выехала из центра и понеслась на восток. Замелькали за окнами респектабельные районы, затем потянулись дома попроще. Европейская часть города закончилась, началась азиатская. А затем они оказались в районе Гебзе, среди нищих лачуг и полузаброшенных промышленных строений.

Здесь следовать за такси было сложнее. Машин становилось все меньше, немного было желающих в такой час колесить по этим полузаброшенным выселкам. Виктория вынуждена была увеличить расстояние и дважды едва не потеряла из виду Альтана. Пришлось метаться по темным проулкам и вглядываться в ночь, пока где-то вдалеке не мелькнет вывернувшее из-за угла желтое такси.

Наконец Виктория увидела, что такси остановилось возле какого-то темного строения. Она ударила по тормозам, затаилась, напряженно следя за происходящим. Желтая дверца открылась, замаячило в темноте пятно белой рубашки – Альтан расплачивался с водителем. Затем машина взревела, резко развернулась и понеслась назад. Альтан же остался один на дороге, стоял без движений, глядя, как уезжает такси.

«Зачем он сюда приехал?» – внезапно испугалась Виктория. Ночью, в пустынный квартал, где найти можно только крыс и бомжей? Отпустил такси, остался один… Он что, не собирается отсюда выбираться? А что, если… Если Альтан, раздавленный случившимся, приехал сюда, чтобы свести счеты с жизнью?

В груди больно толкнулось, и Виктория поняла, что не может этого допустить. Она выскочила из машины, хотела уже ринуться к нему. Но ровно в ту минуту, когда вдалеке затих рокот мотора отъезжающего такси, Альтан воровато огляделся по сторонам, развернулся и быстро куда-то зашагал. Видимо, если он и затевал самоубийство, то точно не прямо сейчас. Двигался он как человек, идущий к определенной цели. И Виктория, решив пока не выдавать своего присутствия, последовала за ним.

Темнота здесь была, конечно, не такая густая, как в горах. Редкие фонари, не ставшие жертвами вандалов, горели, выхватывая бледным пятном света то кусок потрескавшегося асфальта, то кирпичный угол здания. И все-таки пробираться через этот темный квартал было не так легко. Один раз Виктория случайно задела ногой валявшуюся на земле бутылку. Та покатилась и со звоном ударилась стеклянным боком об угол трубы. Звон гулко разнесся в тишине. Альтан вздрогнул, обернулся. Виктория едва успела отскочить за каменный выступ и прижаться спиной к стене. Альтан выхватил из кармана айфон, включил фонарик. Белый луч разрезал темноту, прополз всего в паре сантиметров от носков ботинок Виктории. Сердце подскочило в груди, выпрыгнуло в горло и заколотилось там.

Но Альтан, видимо, ничего не заметил. Постоял немного в темноте, пару раз окликнул:

– Кто здесь?

Затем, не дождавшись ответа, выключил фонарик, спрятал телефон в карман и двинулся дальше. А Виктория, отдышавшись, бесплотной тенью понеслась за ним. Альтан перебрался через груду поваленных блоков, обошел проржавевший остов брошенного автомобиля. Виктория двигалась короткими перебежками, пригнувшись, перебиралась от одного прикрытия к другому. Выглядывала из-за угла, затаив дыхание, пересекала освещенные редкими фонарями участки.

Наконец Альтан остановился возле одноэтажного здания, таращившегося во тьму провалами окон, лишенных стекол. Должно быть, раньше тут находился склад или цех. По крайней мере, вид у дома точно был нежилой, а последние годы тут и вообще, видимо, никто не появлялся. Крыша с одного боку обвалилась, на кирпичной стене виднелось полуоблупившееся граффити. Зачем Альтан приехал сюда? Что он искал?

Притаившись за ржавым чудовищем, некогда бывшим аккуратным «фордиком», Виктория видела, как Альтан, снова коротко обернувшись через плечо, приоткрыл висевшую на одной петле дверь и скользнул в здание.

Не раздумывая ни минуты, девушка последовала за ним. Ей просто необходимо было узнать, что здесь происходит. Остановить Альтана, если он задумал самоубийство. И разобраться, в чем дело, если он затеял что-то еще.