Тайная жизнь писателей

Я пережила настоящую декомпенсацию: мне хотелось орать, исчезнуть, я нырнула в прошлое. Это нисколько не стало освобождением, наоборот, я умирала от страха. От этого взрыва я снова погрузилась в ужас. Преследовавшие меня картины, звуки, запахи были настолько четкими и жесткими, что я была готова поверить, что снова переживаю ту ночь, причем с удесятеренной интенсивностью: оглушительные выстрелы, брызги крови, вопли, ошметки мозга на стенах, ужас от зрелища падающего у моих ног Тео. Что за преступление я совершила, чем заслужила эту кару – во второй раз переживать весь этот ад?





3


В лицо Анджело Агостини брызнула струйка мочи. С невозмутимостью, делающей честь полицейскому с острова Бомон, он поменял подгузник своей дочери Ливии. Когда он ее укладывал, зазвонил мобильный телефон. Это был Жак Бартолетти, местный аптекарь, решивший сообщить о происшествии, свидетелем которого стал. С утра пораньше, воспользовавшись снятием блокады, старина Барто вышел в море на своей лодочке поудить ставриду-сериолу, скумбрию и серую дораду. Увы, дождь и ветер заставили его прекратить это занятие раньше, чем он планировал. Обойдя мыс Сафранье, он увидел, как какой-то автомобиль съезжает с дороги и падает со скалы вниз. Бартолетти в панике оповестил об аварии береговую охрану и теперь хотел узнать у полицейского, есть ли новости.

Анджело ответил, что ничего не знает. Повесив трубку – и не обращая внимания на молоко, отрыгнутое Ливией на его майку, уже пахнувшую мочой, – он позвонил спасателям, чтобы убедиться, что они в курсе дела. Но телефон пожарной службы не отвечал, как и подполковник Бенаси, главный на острове борец с огненной стихией. Обеспокоенный Анджело решил выехать на место событий лично. Обстановка была не лучшей: это была неделя его дежурства, а тучи неуклонно сгущались: во‐первых, его сын Лука слег с ангиной, во‐вторых, погода так испортилась, что дороги стали опасными.

Вот каторга!.. Анджело ласково разбудил Луку и помог ему одеться во все теплое. С дочерью и сыном на руках – вместе ребятня тянула на добрую тонну! – Анджело выбрался через внутреннюю дверь в гараж. Луку он устроил в коробе своего грузового трехколесного трипортера, детское сиденье Ливии укрепил на пассажирском кресле. До мыса Сафранье было всего три километра от прованской виллы, построенной им самим на участке, полученном в наследство от родителей; Полин, его бывшая жена, находила этот дом маленьким, неудачно расположенным, зажатым между скалами и мрачным.

– Едем не торопясь, ребятки.

Анджело увидел в зеркале заднего вида высунутый большой палец сына. Трипортер с трудом преодолевал серпантин, ведущий на главную дорогу. Из-за дождя покрытие сделалось скользким, наклонные участки приходилось преодолевать с натугой, чуть ли не ползком. Анджело клял себя на чем свет стоит из-за того, что подвергает опасности детей. Выкатившись на финишную прямую, он перевел дух. Но оказалось, что еще не все опасности остались позади. Гроза обрушилась на остров с небывалой силой. Это стихийное буйство всегда вызывало у Анджело трепет. Его остров, обычно такой гостеприимный, становился в грозу очень неприветливым, даже угрюмым, как будто обнажал угрозу, таившуюся в каждом его обитателе.

Трипортер вилял, дождь бил по стеклам. Малышка голосила, Луке тоже, наверное, было не по себе. За пляжем «Серебряная бухта», на повороте, путь им преградила сломанная порывом ветра большая сосновая ветка. Анджело остановил свою колымагу на обочине, велел сыну посторожить сестру и отправился расчищать дорогу.

Под проливным дождем полицейский не без труда отволок в сторону ветку и прочие помехи проезду и уже собирался тронуться с места, когда вдруг увидел в полусотне метров от себя, на пересечении дороги с тропой Ботаников, пожарную машину. Подъехав к ней, он велел Луке сидеть смирно и заторопился к пожарным. Он здорово промок, вода лилась за ворот его свитера и стекала по спине. Внизу виднелись очертания разбившейся машины, опознать которую на расстоянии он не сумел.

Из тумана выплыла внушительная фигура – подполковник Наджиб Бенаси, командир пожарных Бомона.

– Привет, Анджело.

Они пожали друг другу руки.

– Машина принадлежит нашему книготорговцу, – сказал Бенаси, опережая вопрос.

– Грегуару Одиберу?

Пожарный кивнул.

– Он был не один. С ним ехал молодой помощник.

– Рафаэль?

– Да, Рафаэль Батай, – подтвердил Бенаси, заглянув в свои записи.

Потом, помолчав, он указал на группу своих подчиненных.

– Сейчас их поднимают наверх. Оба погибли.

БЕДНЫЙ ПАРЕНЕК!

Эта новость стала для Анджело ударом: снятие блокады будто стало причиной череды несчастий. Увидев выражение тягостного недоумения на лице главного пожарного, он спросил:

– Неужели это не все?

Подполковник, помолчав, поделился своим изумлением:

– Видишь ли, какая странность: у парня были связаны руки и ноги…

– Чем связаны?

– Эластичными шнурами.





4


Буря продолжала неистовствовать. Матильда уже завершила свой рассказ и теперь молча направила на Фаулза свое помповое ружье. Писатель стоял перед застекленным эркером, сцепив за спиной руки, и наблюдал за страдальчески сгибающимися на ветру, готовыми переломиться соснами. Когда молчание затянулось, он спокойно повернулся и спросил:

– Если я правильно понял, ты тоже считаешь меня убийцей твоей семьи?

– Аполлин уверенно вас опознала: она видела вас на подземной парковке. А я, лежа под кроватью, хорошо рассмотрела вашу обувь. Поэтому ответ утвердительный: да, я думаю, что это сделали вы.

Фаулз выслушал ее, не проявляя желания спорить. Немного подумав, он спросил, обращаясь, скорее, к самому себе:


– Каков же мог быть мой мотив?

– Ваш мотив? Очень просто: вы были любовником моей матери.

Писатель не скрыл удивления:

– Абсурд. Я не был с ней знаком.

– Тем не менее вы писали ей письма. Недавно они к вам вернулись.

И Матильда указала стволом ружья на пачку перевязанных лентой писем на краю стола.

– Как они к тебе попали? – перешел в контрнаступление писатель.

Матильда опять углубилась в прошлое, в тот вечер, события которого за считаные часы перевернули судьбы столь многих людей.

– Вечером 11 июня 2000 года, перед началом праздничного ужина, я переоделась: нашла в шкафу симпатичное платье, но к нему не было туфель. По своему обыкновению, я порылась в гардеробе матери, у нее было больше сотни туфель на высоких каблуках. В одной из обувных коробок я наткнулась на эти письма и просмотрела их. Они вызвали у меня противоречивые чувства. Во-первых, то, что у моей матери есть любовник, вызвало у меня шок, а во‐вторых, я невольно испытала зависть: мужчина писал ей так поэтично, так пылко!

– И ты хранила эти письма двадцать лет?

– Чтобы прочитать их все, я унесла содержимое коробки к себе в комнату и спрятала в рюкзаке, дав себе слово изучить письма, когда останусь одна в доме, и вернуть на место. После трагедии я забыла и о письмах, и о месте, куда их засунула. Мой дед по отцу, у которого я потом жила, куда-то их спрятал вместе с множеством других предметов, которые могли бы напомнить мне о случившемся. Но сам Патрис Верней всегда о них помнил, после откровений Аполлин связал их с вами и прислал мне вместе с флешкой. Нет никаких сомнений, что это ваш почерк, да и подпись всюду ваша.

– Да, письма мои, но что заставляет тебя считать, что я писал их твоей матери?

– Они адресованы S. Мою мать звали София, я нашла их в ее спальне. Неужели вы посмеете утверждать, что не видите никакой связи?

Вместо прямого ответа Фаулз сделал другой ход:

– Зачем ты сюда пожаловала? Чтобы меня убить?

– Не так быстро. Сначала я хочу преподнести вам подарок.

Она вынула из кармана и положила на стол круглый предмет. Сначала Фаулз принял его за моток черной изоляционной ленты, потом сообразил, что это лента для пишущей машинки.

Матильда подошла к этажерке, сняла с полки «Оливетти» и поставила на стол.

– Мне нужны полные признательные показания, Фаулз.

– Показания?..

– Прежде чем вас прикончить, я хочу, чтобы вы оставили письменный след.

– След чего?

– Я хочу, чтобы все узнали, что вы совершили. Хочу, чтобы все уяснили: Натан Фаулз – убийца. Поверьте, вам не выситься в будущем на почетном пьедестале!

Он покосился на пишущую машинку, поднял на нее глаза и попытался возразить:

– Будь я даже убийцей, против моих книг ты бессильна.

– Знаю, нынче очень модно разделять человека и художника: некто вытворял чудовищные вещи, но остается гениальным художником. Не обессудьте, но я рассуждаю по-другому.

– Здесь можно спорить до посинения. Сам художник, предположим, смертен, но произведение искусства тебе не убить.

– А по-моему, ваши книги переоценивают.

– Не в том дело. В глубине души ты сознаешь мою правоту.

– Из глубины моей души так и рвется желание всадить в вас пару пуль, Натан Фаулз.

Она вдруг нанесла ему жестокий удар прикладом в почки и заставила сесть. Фаулз упал в кресло и крепко стиснул зубы.

– Думаешь убить человека – это так просто? Думаешь, твои совпадающие улики наделяют тебя правом отправить меня на тот свет? Всего лишь потому, что тебе это взбрело в голову?

– Ваша правда, у вас есть право на защиту. Предоставляю вам возможность выступить в роли адвоката: валяйте, оправдывайтесь! Вы так любите повторять в интервью: «С детских лет я воевал одним и тем же оружием: старой погрызенной ручкой и блокнотом со страницами в клеточку». Я расширяю ваш арсенал: вот вам пишущая машинка, пачка бумаги и полчаса времени.

– Чего тебе, собственно, нужно?

Матильда прибегла к последнему доводу: приставила к виску писателя ствол.

– Правды! – крикнула она.

– Ты решила, что правда позволит тебе обнулить прошлое, перестать терзаться, все начать сначала? – бесстрашно проговорил он. – Как мне ни жаль, но это иллюзия.

– Сама разберусь.